Достоевский и Апокалипсис

Библиотека Достоевского. Эпиграф: «Я страшно читаю <…> и сам извлекаю умение создавать…». «Учить характеры (! — Ю.К.) могу из писателей, с которыми лучшая часть жизни моей протекает свободно и радостно».[176] (Потом оговорить: учил характеры, конечно, — и из жизни.)

Как Достоевский любил читать вслух! Вслух! Как любил «представлять»… Да ведь и главное-то в произведениях его не «описание» (Тургенев, Гончаров), а — диалоги, ремарки, чисто драматургические.

Что помните? Что помним? Диалоги: Иван — Алеша, Алеша — Митенька, Иван — черт, Иван — Смердяков, Раскольников — Соня, Раскольников — Порфирий, Раскольников — Свидригайлов, Ставрогин — Тихон, Аркадий — Версилов, Князь Мышкин и… Вот ведь что в памяти. Вот эти огнедышащие диалоги, как будто все вулканы от Везувия до Фудзиямы разом взорвались и — разговаривают.

Тайна диалогов Достоевского, помимо всего прочего, в абсолютном знании им мировой драматургии. Диалоги в прозе. Диалоги в драматургии. Диалоги в жизни. Он едва ли не первый это понял. И вознамерился ликвидировать эту разницу и — почти — ликвидировал. Но даже он — не до конца, потому что конец здесь — невозможен.

Что такое для нас черновики писателя?

Не просто — прочитать дарованное, понять его, радостно и ужасно, не просто — восхититься, вдохновиться плодами, результатами труда гения, а: ПОБЫВАТЬ В САМОЙ МАСТЕРСКОЙ ХУДОЖНИКА.

Кстати, мое счастье: кое-где, кое у кого побывал — у Эрнста Неизвестного, Юрия Давыдова, у Эдисона Денисова. Даже у Фазиля Искандера. И, конечно, у Юрия Любимова. Пусть чуть-чуть, пусть «уголок картины» (по выражению Достоевского), но — побывал…

Ноют, кричат: «Ах, Достоевского, ах, Пушкина разменивают на театр, кино, теле…» Тупость, глупость. «Перевод» мировой классики на язык театра, кино, теле — абсолютно неизбежен, а стало быть, необходим. Все дело — только в качестве. Так боритесь за качество, а не против «перевода». Знаю, знаю, знаю… Лучше вас знаю, потому что специально подсчитывал: чтобы прочитать роман Достоевского, один хотя бы, нужно часов 50–70. Где их взять, если отмерено такое-то (очень подсчитываемое) количество времени. Тогда: не жить, а читать. Да, да, да, но КОЕ-ЧТО, несмотря ни на что, — прочитать абсолютно необходимо. Знаю: чтобы прочитать «Преступление и наказание», нужна реально неделя. Чтоб посмотреть фильм — два часа…

В конечном-то счете когда-нибудь, да и то может быть, — два часа будут равны двум неделям.

Вывод? Вывод — работать на более точные «переводы». Ну понимаю. Не знаю я английского языка. А потому знаю Шекспира только по Маршаку, Пастернаку, Лозинскому… Вопрос: надо переводить Шекспира? Вопрос: надо знать английский язык Шекспира? Ну вот и ответ: надо и то и другое.

Сновидения как художественные произведения

Определения сновидений и искусства совпадают. Особенно в отношении искусства Достоевского.

Вот говорит черт («Братья Карамазовы)»: «В болезненном состоянии сны отличаются часто необыкновенною выпуклостью, яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью. Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления (! — Ю.К.) бывают при этом до того вероятны и с такими тонкими, неожиданными, но художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их и не выдумать наяву этому же самому сновидцу (сновидец как художник. — Ю.К.), будь он такой же художник, как Пушкин или Тургенев».[177]

Художественно — именно это состояние ирреальной реальности или реальной ирреальности (ср. подзаголовки — «Фантастический рассказ».[178] А еще «Фантастический реализм Достоевского»; вспомнить, чья формула, кажется — Гроссмана). Но тут небольшая, но крайне важная поправка: подробно провести, исчерпывающе различение у Достоевского между «поэтом» и «художником» (собрать все до единого определения Достоевского на этот счет, начиная с ключевого, вначале с черновиков к «Подростку» и из письма Майкову, и кончая признанием Страхову — «поэт во мне всегда превышал художника». Рассказ — признание в любви Анне Григорьевне — роман о художнике.[179] Плюс муки Мышкина о «форме»…).

Выходит, по Достоевскому (да и по жизни), что каждый человек — «поэт», то есть в душе — художник, особенно в своих снах. Все ясновидцы — художники, осуществившиеся на какое-то мгновение. Наяву — другое.

«Поэт» — человек, способный сильно переживать (почти все герои Платонова — поэты). «Поэт» — берет. «Художник» — это способность адекватно отдать. У неразвитого, но очень ушибленного человека происходит смешение одного с другим. Записав пережитое, он искренне думает, что он художник. Тогда как он остался стихийным поэтом. «Поэт» — заражается, художник — заражает. Неразвитый поэт, неразвитый художник может заразить лишь подобных себе, но даже порой тронуть и гения.