«Я испытываю чувство некоторой неловкости, говоря о Достоевском.
В своих лекциях я обычно смотрю на литературу под единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей. В «Преступлении и наказании» Раскольников неизвестно почему убивает старуху-процентщицу и ее сестру» (с. 176).
Неизвестно почему?! Ответ — и в романе, и в черновиках, которых он явно не знает (и знать не хочет).
«Не скрою, мне страшно хочется Достоевского развенчать. Но я отдаю себе отчет в том, что рядовой читатель будет смущен приведенными доводами» (с. 176).
А нерядовой?! От Розанова, Шестова, Бердяева, Мережковского… до Гроссмана, Долинина, Бахтина? Всякое бывало между Достоевским — Белинским, Некрасовым, Тургеневым, Толстым… Но зато какие влюбленности, какие проникновения — именно в силу любви.
Достоевский «с детства был подвержен таинственному недугу — эпилепсии» (с. 177).
Очень спорно это.
Зато дальше верно:
«Его вторая повесть “Двойник” (1846) — лучшая и, конечно, значительно более совершенная, чем “Бедные люди”, — была принята довольно холодно» (с. 178).
«Лучшим, что он написал, мне кажется „Двойник“ (с. 183).
А тут — редкое понимание.
«Все самые известные сочинения: “Преступление и наказание”(1866), “Игрок” (1867), “Идиот” (1868), “Бесы” (1872), “Братья Карамазовы”) и др. — создавались в условиях вечной спешки: он не всегда имел возможность даже перечитать написанное, вернее — продиктованное стенографисткам» (с. 180).
Стенографисткам? Одно из двух: либо открытие, либо неряшливость. Стенографка была одна-единственная…
А вместо этого насмешливого замечания стоило бы увлечься мыслью: диктовка, как ничто, лучше отвечала именно художественным особенностям — апокалипсически лихорадочному стилю Достоевского.
«“Бесы” имели огромный успех. Вскоре после их появления ему предложили печататься в консервативном журнале “Гражданин”, который издавал князь Мещерский. Перед смертью он работал над вторым томом “Братья Карамазовы”» (с. 181).
Во-первых, «Бесы», к сожалению, не имели огромного успеха.
Во-вторых, «ему предложили» не печататься в «Гражданине», а заменить там Мещерского.[167]
В-третьих, если бы «работал над вторым томом»! Не успел! В черновиках: nihil.
Досадные огрехи предвзятого человека (потому и огрехи).
Еще один:
«Читая Речь (о Пушкине. — Ю.К.) сегодня, трудно понять причину ее оглушительного успеха» (с. 181).
Читаем дальше: