Достигнуть границ

— Потому что это ты предложил, — я внимательно смотрел на него, отмечая, что Никитин стал весьма взволнован, и часто останавливался в процессе своей работы. — Не я же буду заниматься этой академией. Тем более, что я ничего в искусстве, почитай, не смыслю. А раз ты, Иван Никитин, выступил с предложением создания подобного заведения, то тебе его и строить. И тебе составлять ведомости, кои я будут внимательнейшим образом изучать, и, если ты сумеешь меня убедить, что данные расходы необходимы для развития и совершенствования академии, то я смогу утвердиться в мысли, что поступаю правильно, и деньги будут выделены в полном объеме, — он опустил руку и теперь внимательно смотрел на меня, я же слегка наклонил голову, и в свою очередь рассматривал Никитина. — В чем дело, Иван Никитин? Ты уже не хочешь основывать школу?

— Хочу, — художник упрямо набычился. — Но я никогда в жизни не руководил никем, кроме себя самого…

— Значит, самое время научиться это делать, — жестко прервал я его, и тут увидел, что Никитин убирает свои угли в берестяную шкатулку, которую притащил с собой. — Я так понимаю, что ты уже закончил свои наброски?

— Да, этого достаточно, дабы к полноценному портрету приступить. И, государь Петр Алексеевич, я буду думать об школе художественной. Когда портрет готовый притащу, то и про учителей, и про все то, о чем ты, государь Петр Алексеевич, говорил, тебе выложу, не сумлевайся, — и он пошел к двери, так сильно задумавшись, что на лбу проступила глубокая складка. Ну что же, время покажет, насколько сильно Иван Никитин заинтересован в школе искусств. Ведь вполне может оказаться, что он поймет, что не потянет. А эта академия, хоть и важное звено в нашем развитие, но далеко не самое главное. Есть дела и поважнее. Возьмется Никитин, один ли или с единомышленниками — флаг ему в руки, как говорится, а не возьмется, ну что же тут поделаешь, придется ждать того, кто возьмется и, самое главное, доведет дело до логического конца.

Размышляя о странных перипетиях судьбы, я уже хотел сделать шаг от карты, но тут дверь распахнулась, и в кабинет вбежал Репнин, следом за которым несся обеспокоенный Митька. Одного взгляда на Репнина мне хватило, чтобы понять: что-то случилось. Что-то очень нехорошее, если не сказать больше. Начальник императорской канцелярии замер в нескольких шагах от меня. Он молчал, видимо, не знал, как сообщить новость, заставившую его мчаться ко мне на всех порах, потому что грудь Репнина вздымалась как меха в хорошей кузне, и он с трудом переводил дыхание.

— Юра, что произошло? — тихо спросил я, чтобы помочь ему собраться с мыслями.

— Бунт, государь Петр Алексеевич, — выпалил Репнин. — Некрасовцев не всех крымчаки положили. Кое-кто выжил. Как те, что из сечи к тебе приехали в Польшу. Только вот они почему-то обвинили во всем не крымского хана, а тебя. Как-то удалось им смутить умы приютивших их казаков… — он замолчал, а затем продолжил. — Лопатин убит. Казачьи станицы полыхают: брат идет на брата, а сын на отца… — я сжал кулаки, невидяще глядя перед собой.

— Шереметьев и Долгорукий, — только и сумел вытолкнуть из внезапно пересохшего горла, и сфокусировал взгляд на Репнине, потом схватил со стола хрустальный бокал и залпом выпил налитую в него воду.

— Они были с Лопатиным, когда все началось, — дзынь, я с удивлением смотрел на раздавленный бокал и стекающую по ладони кровь, вперемешку с падающими на пол стеклами. Митька охнул и выбежал из кабинета, а Репнин быстро шагнул ко мне и принялся разжимать непослушные пальцы, чтобы убрать осколки и, хотя бы платком, перевязать кровоточащую руку. — Их не видели мертвыми, государь Петр Алексеевич, может быть есть еще надежда…

— Послать туда семеновцев, Московский пехотный полк и два драгунских, — без всяких эмоций проговорил я.

— Государь, их не видели мертвыми… — повторил Репнин.

— Я слышал, Юра. Вот только проблема в том, что, ежели они были живы, то дали бы об этом знать, хотя бы гонцу, что весть эту привез, — и я, резко сжал кулак, чтобы остановить кровь, вот только, кажется, в ране остался кусочек стекла. Но ничего, сейчас лекарь прискочит, вытащит, а мне надо подумать, как Наталье Долгорукой и Варваре Черкасской эти вести преподнести.

Глава 12