Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

Временами слова Алекса имели четкое лингвистическое значение. Однажды, когда Ирэн переживала по поводу совещания в своем отделе и вошла в свою лабораторию в дурном расположении духа, Алекс посоветовал ей: «Успокойся!» Без сомнения, то же самое выражение ранее было адресовано самому Алексу, находившемуся в возбужденном состоянии. Другие известные случаи подобного рода включают гориллу Коко, которая, увидев зебру, случайно скомбинировала жесты, означающие «белый» и «тигр», и шимпанзе Уошо, первой освоившую язык жестов и назвавшую лебедя «вода птица».

Я готов воспринять эти случаи как знак глубокого понимания ситуации, но только если получу еще доказательства, помимо известных на сегодняшний день. Следует иметь в виду, что за этими конкретными животными наблюдали в течение десятилетий и они выдавали сотни жестов в день. И хорошо бы хотя бы прикинуть соотношение попаданий и промахов среди тысяч записанных жестов. Чем удачные комбинации жестов отличаются, скажем, от серии сбывшихся предсказаний результатов чемпионата мира по футболу 2010 г., принесших славу осьминогу Паулю? Никто не возьмется утверждать, что Пауль разбирался в футболе — он был всего лишь везучим моллюском. Точно так же и удачные выражения животных могут быть просто случайным совпадением — необходимо проверить такую вероятность. Трудно оценить лингвистические способности человекообразных обезьян, если мы не располагаем первичными данными, такими как неотредактированные видеозаписи, а имеем дело лишь со сливками, снятыми заботливыми исследователями. Не на пользу делу служит и то, что каждый раз, когда животное ошибается, его переводчики превращают все в шутку, восклицая «О, перестань дурачиться!» или «Ты — смешная горилла!»{143}.

После смерти Робина Уильямса в 2014 г., когда вся страна оплакивала одного из самых забавных людей в мире, стало известно, что Коко тоже в трауре. Это выглядело правдоподобно, потому что Калифорнийский фонд горилл называл Уильямса одним из своих «ближайших друзей». Проблема состояла в том, что Коко и Уильямс встречались всего один раз, за тринадцать лет до этого. А единственным свидетельством печального настроения гориллы служила ее фотография, на которой она сидит, опустив голову и закрыв глаза, что трудно отличить от обычного желания подремать. Я считаю переживания гориллы большой натяжкой не потому, что человекообразные обезьяны не испытывают чувств и не способны переживать, а потому, что практически невозможно оценить отношение животного к событию, которому оно не было свидетелем. Хотя в принципе можно допустить, что на настроение Коко повлияли окружающие ее люди, но это не значит, что она понимала смысл того, что случилось с представителем нашего вида, которого она едва знала.

Все реакции на смерть, до сих пор замеченные у человекообразных обезьян, касаются особей, которые были им по-настоящему близки (таких как мать, детеныши или друзья всей жизни), чьи тела они могли увидеть и к ним прикоснуться. Скорбь, вызываемая одним лишь упоминанием о смерти, требует такого уровня воображения и понимания, которым обладает далеко не каждый из нас. Именно из-за подобных преувеличений исследования по обучению человекообразных обезьян языку с течением времени стали пользоваться дурной славой. Проекты, которые еще существуют, ограничиваются душеспасительными историями или рекламными акциями для увеличения финансирования, а новые проекты подобного рода не запускаются. Вокруг нас и без того слишком много суеты и слишком мало практической науки.

От меня нечасто услышишь нечто подобное, но я считаю нас единственным видом, владеющим речью. Мы действительно не располагаем сведениями о другой символической форме общения, настолько богатой и разнообразной по назначению, как у нашего вида. Похоже, что это наш собственный волшебный колодец, то качество, в котором мы имеем исключительное превосходство. Другие виды могут согласовывать действия и планы посредством невербальных сигналов, выражать свои внутренние ощущения, такие как эмоции и намерения, но их общение, в отличие от языка, не обладает символическим характером и способностью приспосабливаться к любым обстоятельствам. С одной стороны, общение животных всегда происходит здесь и сейчас. Шимпанзе могут понять чужие чувства в сложившихся обстоятельствах, но не способны передать простейшую информацию о событиях, удаленных во времени или пространстве. Так, если у меня синяк под глазом, я могу вам объяснить, что вчера зашел в бар, где было полно пьяных… и т. д. У шимпанзе нет возможности объяснить задним числом, каким образом ему был нанесен ущерб. Возможно, если обидчик пройдет мимо и потерпевший начнет на него кричать, другие шимпанзе сумеют установить связь между его травмой и поведением — человекообразные обезьяны достаточно сообразительны, чтобы сопоставить причину и следствие, — но это сработает только в присутствии обидчика. Если он не пройдет мимо, никакой передачи информации не произойдет.