Три тонких красно-белых нити дотянулись до куска требухи и зависли над ним, покачиваясь словно в нерешительности. Наконец одна из них осторожно коснулась куска мяса.
Теплое пульсирующее мясо.
Еще живое.
По позвоночнику пробежал холодок, когда я понял, что все эти ощущения я натурально получил так, как если бы трогал этот кусок пальцами, и меня передернуло. Я резко отшагнул, глядя, как нити разочарованно втягиваются обратно в кроссовок, и чувствуя, как ощущения теплого и мерзкого исчезают.
Наконец от зайца осталось только мясо на костях, но Тора словно бы решила на этом остановиться — она сняла зайца, обернулась и поманила меня за собой.
Поманила за собой, но сама при этом вперед не пошла — дождалась, когда я окажусь рядом, и пошла бок о бок.
Через полсотни шагов мы пришли к небольшому роднику, спрятанному за стеной деревьев — кучке булыжников, из которых тоненькой веселой струйкой сочилась вода, собираясь в большом камне с углублением, и падая оттуда на землю.
— Ваш?
— А чей же. — ответила Тора, присаживаясь возле родника и выполаскивая зайца в чаше родника. — Его сделали еще первые орденцы, которые устраивали гробницу демона, специально для следующих поколений. Возле каждого захоронения, даже ложного, есть свой родник, это правило.
Вот же заморочились люди… Триста родников искать, копать, оформлять…
И ладно еще триста родников… А если они еще и триста склепов делали?!
Больные люди.
В моей голове живут больные мысли о больных людей, вот так правильно будет.
Дождавшись, когда вода перестанет быть розовой, Тора отложила тушку и принялась ножом копать землю возле родника. Через пару минут она сменила нож на руку и достала из ямки комок коричневой влажной глины. Помыв руки все там же в роднике, она снова взялась за зайца, напихала ему в выпотрошенный живот тех трав и кореньев, что собирала в лесу, обмазала тушку глиной, для чего пришлось копнуть еще разок, и только тогда, перемазанная в крови и глине, наконец выпрямилась, держа зайца за ноги:
— Теперь идем обратно.
Вернувшись в лагерь солдат, Тора бесцеремонно распинала почти потухший костер, добравшись до еще тлеющих углей, разворошила их, раздула, положила в центр обмазанного глиной зайца, и присыпала сверху.
Я с удовольствием наблюдал за тем, как она, стоя на четвереньках, раздувает угли, возится с костром, сам сидя при этом в теньке под деревом с фляжкой воды под рукой.
Ох, что бы сказали современные феминистки, если бы меня видели!..
Но в моей голове, слава небесам, хотя бы им места не хватило.
Тора не отходила от углей ни на шаг — то ворошила их, то наоборот сгребала в кучку, раздувала, перекладывала… В общем, вела себя как классический человек, вызвавшийся жарить шашлыки на обычном дружеском пикнике в лесу. С той лишь разницей, что ее никто не просил впрягаться в мангал, и делала она все это по собственному желанию и инициативе.
Так продолжалось минут двадцать, спустя которые Тора внезапно сгребла с кучки почти все угли, расшвыряв их по периметру костра, и, примерившись куда-то в центр, быстро и четко стукнула посохом, вызвав хруст отвердевшей глины.
И тогда по лесу поплыл дурманящий аромат жареного мяса.
У меня аж в голове помутилось, когда я его вдохнул! Никогда в жизни до этого я не вдыхал ничего даже отдаленно похожего на этот аромат — тонкий, пряный, с нотками не пойми откуда взявшегося чеснока, и чего-то еще, чему я даже названия не знал! Да ни один стейк ни в одном ресторане никогда не пах даже близко к этому волшебному аромату!
Посмотрев на меня, Тора хмыкнула и принялась разгребать угли, освобождая спрятанное под ними мясо. Через пару минут она наконец выкатила из углей глиняного колобка, и прямо по траве подкатила его ко мне концом посоха.
Она все манипуляции с костром делала посохом, а он не то что не обгорел — он даже не потемнел! Будто не из дерева был сделан, а только покрашен под него!
Вооружившись пресловутым ножом, Тора окончательно расколола глиняный кокон, и аромат готового мяса просто заполонил собой все окружающее пространство, изгнав воздух с позором! Казалось, одним только запахом этим можно уже наполовину насытиться!
Обжигаясь и отдергивая пальцы, Тора принялась очищать мясо от глины. Запеченные черепки легко обламывались и падали в траву, выпуская наружу все больше и больше этого чудесного запаха.
Да сколько можно ковыряться уже?!
Под конец я уже не выдержал и ломанулся Торе на помощь, отламывая глину сразу целыми кусками.
— Нежная ты. — надменно произнес я, оттеснив Тору полностью и продолжая чистить зайца. — Он же едва теплый, чего ты дергаешься.
— Да что ты? — хмыкнула Тора. — А тебя не смущает, что будь он чуть теплым, он бы был сырым?
Я пристыженно замолчал и поставил себе зарубку думать в следующий раз, прежде чем говорить.
И еще одну — о том, что температурные ожоги, по ходу, мне тоже не страшны.