Доспехи бога

Вдруг, небывало рано ударил мороз, засыпав снегом далекие равнины. Среди них, словно ранние проталины, чернеют становища господских дружин. Стужа вымораживает защитников больше недели, потом ветер становится теплее, белое покрывало расползается лохмотьями, но обещанного Четырьмя Светлыми небесного огня по-прежнему нет как нет, и не спешит Вечный исполнить клятву, данную от Его имени и именем Его. В Старой Столице вовсю свирепствует огненный мор, в таганах варят мясо умерших детей, но враг все равно не спешит идти на новый приступ; он терпеливо выжидает, как шакал, присевший на задние лапы перед верной, хотя пока еще и опасной добычей. Из тринадцати тысяч ртов после этой зимы осталось тысяч пять. И все они по-прежнему голодают…

…Скрипят, все скрипят дощатые ступени под босыми ногами. Прогнулась наконец и освобожденно вздохнула последняя. Вот он, помост. Подальше, почти у края – столб. Цепями прикручен к нему Багряный, прикручен и обложен просмоленным хворостом. А чтобы не занялись доски, под хворост уложены плоские железные щиты, закрывающие половину помоста. Пылает факел в руке у палача – не главного мастера, а другого, с закрытым лицом. И нагреваются в плоской треногой жаровне длинные стальные иглы.

Но это не для тебя, Ллан. Прямо перед тобой, в двух шагах – неструганая колода с торчащим, наискось врубленным в дерево топором. Он любовно вычищен, лишь на обушке – несколько темных вмятин-оспинок. Что еще ты должен вспомнить, пока не упал этот топор?

Да, конечно…

…Все чаще и чаще являлись Высшему Судии откровения, предвещающие торжество добра. И в один из дней, очнувшись от священного забытья, открыл Ллан ближайшим из близких посетившее его видение: сам Вечный, призвав слугу своего к подножию престола, долго наставлял его в благочестии, а затем звучным голосом повелел ни за что не уступать господам, ибо добру суждено возобладать над злом; в пищу же отныне дозволил Он употреблять плоть младенцев не только умерших, но и умерщвленных по жребию; не будет это зачтено за грех, сказал Вечный, и слово в слово приказал Судия передать волю Его горожанам. И передали. А ночью, не предупредив заранее, вошел в келью Ллана Каарво-Кузнец. Истощенный, похожий на призрак, он ничем не напоминал себя недавнего, горластого самоуверенного смельчака, седые волосы и борода обрамляли изможденное лицо вожака предместий, а нос заострился, как у мертвеца. Костлявые руки былого силача дрожали, в келье, залитой лунным светом, он казался порождением тьмы.

«Наверное, я и сам такой же», – пришло тогда в голову Ллану, и он невольно посмотрел на свои высохшие узловатые пальцы. Тишина длилась лишь мгновение: Каарво, не предупреждая, бросился на Ллана и вонзил кинжал в его плечо. «Открой наконец ворота, поп, – прохрипел он в лицо обожаемому наставнику. – Мы сдохнем с голоду, нам уже нечего ждать!» Но слова кузнеца заглушил негодующий крик Высшего Судии, и вот – вожак предместий лежит, поваленный на пол, а Ллан душит его худыми, но обретшими вдруг твердость железа пальцами. Каарво хрипит, и в его открытый, как клюв у голодного ворона, рот стекает по каплям кровь из пораненного плеча Ллана. Миг, другой, и вот уже кузнец навеки затих. А снаружи до Высшего Судии, как во сне, доносится невнятный шум…

Как ясно вспоминается сейчас та ночь!

Он толкнул дверь кельи и вышел во двор, в синеватую мглу безоблачной предвесенней ночи. Пусто. То ли шум внезапно, сам по себе утих, то ли голод уже лишил его слуха? Вокруг – тишина, над головой – темный небосвод с бледными звездами; все кружится, быстрее, еще быстрее… Ллан понял вдруг, что уже не стоит, а лежит навзничь… Вот засиял над ним свет, истекающий из непонятных огненных шаров… Вот свет сделался молочно-белым, мелькают проносящиеся над головой копыта… Откуда-то издалека доносятся боевые клики и звон оружия, долетают непонятные слова. «Кто-то открывает ворота», – понял Ллан, а спустя мгновение перед глазами ярко вспыхнуло, и мрак покрыл все.

…Потом – когда? – он пришел в себя. Прислушался. Шуршит сено, скрипят колеса, медленно стучат по мостовой подкованные копыта. Попробовал встать, но тщетно: врезались в тело ремни, зазвенели цепи, затем, отдернув полог, в отверстии кибитки появилась чернобородая голова. Злорадно ощерила пасть. Хмыкнула. Произнесла что-то невнятное…

Вскоре он все узнал и все понял.