Досье генерала Готтберга

Лиза покорно пошла первой. Она чувствовала, что Литвинская очень внимательно следит за каждым ее шагом, и весьма удивлена. Когда вошли в кабинет, обтянутый по стенам бирюзовым бархатом и обставленный белой мебелью в стиле рококо, Литвинская закрыла дверь и пригласила Лизу:

— Присаживайтесь, — указала она на диванчик с резной ажурной спинкой, рядом с которым в белоснежной вазе с широким горлом благоухали зеленые орхидеи. — Снимите пальто. Здесь натоплено, — продолжила она.

Лиза скинула плащ. Она сразу поняла, что Инга Тоболевич не прогадала с выбором. Облик Лизы и ее фисташковый наряд пришлись пани Литвинской по вкусу. Она обошла Лизу полукругом, разглядывая без стеснения, точно перед ней был не живой человек, а экспонат из музея. Свет в кабинете горел ярко, были зажжены все лампы в круглой люстре с хрустальными листьями по бокам, а также настольная лампа на рабочем столе Литвинской, сделанная в форме ракушки, и таких же очертаний бра над диваном.

Как и предупреждала Лизу Тоболевич, Литвинская производила впечатление весьма вздорной, капризной дамы. Она была уже не молода, наверняка разменяла пятый десяток и хорошо помнила тех самых царских офицеров, которых, без сомнения, встречала у себя в Кракове и в Варшаве во времена империи. Одета она была со вкусом, в светло-серый костюм с узкой юбкой, подчеркивающий ее не по годам сохранившуюся стройной фигуру. Идеально причесана — светлые волосы собраны черепаховым гребнем на затылке. В ушах и на пальцах золотые украшения с драгоценными камнями. На правой стороне пиджака — круглая брошь.

— Так вы говорите, из Борисова приехали, — проговорила Литвинская, по-прежнему разглядывая претендентку. — Как вас зовут, милочка?

— Елизаветой, мадам, — ответила та.

— Елизаветой, значит, — повторила пани задумчиво. — Вот так штука. Я держу свое дело в Минске с сорок первого года, — продолжала она, снова поднося монокль к глазам, — а такого чуда, как вы, не припомню. Я уж думала, в России и не осталось девиц этакого сорта. Все уехали в Париж в семнадцатом году. Как же вы здесь оказались?

— Приехала обратно. Очень надеюсь, пани, что германский рейх вернет мне то, что некогда принадлежало моим родителям.

— Это похвально, похвально, — Литвинская покачала головой. — А почему вы пришли ко мне. Хотя, понимаю, — она сама ответила за Лизу, — вы любите все красивое, это так естественно. Что ж, — она придвинула стул и села напротив Лизы, — пожалуй вы мне подходите, пани Арсеньева. Покажите руки, — она наклонилась и взяла руку Лизы в свою. — Тонка, тонка, — заметила она одобрительно. — Судя по руке, играете на фортепьяно?

— Да, мадам, училась в детстве, — подтвердила Лиза.

— Тогда решено окончательно, я беру вас, — от удовольствия Литвинская просияла улыбкой и даже хлопнула в ладоши. — Понимаете, у меня в салоне стоит рояль. Прекрасный, белый, привезли из Гамбурга. Но вот беда — играть на нем некому. А я мечтаю, чтобы, когда мои клиенты заходят в салон, их встречала музыка их родины — Бетховен, Гендель, Шуберт, Вагнер, конечно же. Вы знакомы с их произведениями? — Литвинская посмотрела на Лизу выжидательно.

— Да, вполне, — спокойно ответила та. Уж в чем, в чем, а в своих музыкальных знаниях она была уверена. — Я многое играю наизусть. Но если вам необходимо какое-то особенное произведение, я быстро разучу по нотам.

— «Лунную», вы знаете «Лунную»? — забыв о собственной значимости, Литвинская соскочила со стула и подсела к Лизе. — Гауляйтер Кубе обожает «Лунную сонату» Бетховена. Он может слушать ее часами. Я удивлю его. Он покупает у меня белые розы для одной своей пассии, — она заговорщицки понизила голос. — Впрочем, что там покупает, я уступаю ему совершенно за символические деньги за многие блага, которые он мне оказывает, снабжая сладостями, винами, кофе, в конце концов, которого теперь нигде не достать. Только вообразите себе, Лиза, можно я буду так вас называть? — она схватила девушку за руку. — Гауляйтер приезжает ко мне за букетом, он всегда сам выбирает каждый цветок, не доверяя адъютантам, а вы встречаете его «Лунной сонатой». Вы сможете? — она снова нетерпеливо посмотрела на Лизу, точно не верила до конца.

— Хоть прямо сейчас, — ответила та, — только надо размять пальцы. Знаете ли, я давно не играла, не было инструмента…

— А вы не забыли? — пани снова засверлила ее взглядом.

— Нет, конечно, — уверенно ответила Лиза.

— Ладно, на всякий случай я раздобуду для вас ноты, — решила Литвинская и, встав, взволнованно заходила по кабинету. — «Лунную» — для гауляйтера, для его заместителя Готтберга — Шуберта… Прекрасно, прекрасно. Вы знаете, сколько я плачу? — остановившись, она резко обернулась к Лизе.

— Нет, — ответила девушка и тоже встала.