Досье генерала Готтберга

Суэтин, расхаживая по кабинету, не преминет высказать предположение: как же так вышло, что Брошкина и его сотрудников убили, а «товарищ Голицыну — забыли?». «Вот угораздило в конце войны снова связаться с Суэтиным и ему подобными, — сокрушалась Лиза, закрыв лицо руками. — И все из-за самонадеянности, разгильдяйства Брошкина». Впрочем, что теперь пенять Брошкину задним числом, он поплатился собственной жизнью за все ошибки. Воевал с сорок второго года, а до победы не дожил. Сама же она рано собралась на допрос к Суэтину, иронизировала над собой Лиза, желая хоть как-то приободриться. Вполне вероятно, что после беседы со штурмбанфюрером ее отведут в лес и там — все. Без Суэтина. Крестен ясно сказал своему помощнику, пленные ему не нужны, а значит — свидетели.

Так что надежда на спасение призрачна. Как скажут Наташе? Если немцы убьют Лизу, то скорее всего обратно в Хайм не понесут, спрячут в лесу, станут ли чекисты искать ее тело? Очевидно, нет. Им и без Лизы дел хватает, особенно если учесть, какой разнос устроят сверху за гибель Брошкина, его группы и за потерю исключительно важных документов. Тут самим бы головы спасти. Запишут пропавшей без вести. Воспоминания о сестре окончательно ослабили ее волю, слезы, которые она сдерживала, заструились по щекам. Лиза вытерла их рукавом. Еще не хватало, чтобы штурмбанфюрер увидел, как она плачет. Что он сделает? Прикажет застрелить сразу, отдаст на забаву своим молодчикам? Ей оставалось только гадать.

Вот что-то лязгнуло в тишине. Похоже, автомат. Несколько негромких слов по-немецки, которых она не разобрала, прозвучали перед входом в землянку. Потом послышались шаги — кто-то спускался по ступеням. Лиза, сжав руки на коленях, напряженно смотрела на вход. Через мгновение полог откинулся, Руди Крестен вошел в землянку. В руках он держал кожаный офицерский плащ. Опустив за собой занавес, взглянул на Лизу:

— Накиньте, фрейлян, — протянул плащ Лизе, скрывая усмешку. — Ночью холодно, вы продрогли, наверное.

— Спасибо, я не заметила, — ответила она тихо, и это было правдой. Потрясенная всем, что случилось, она не чувствовала холода. — Меня расстреляют? — спросила она прямо, взглянув ему в лицо. Но рассмотреть выражение лица штурмбанфюрера было трудно, в землянке царил полумрак, горела только одна масляная лампа, козырек фуражки отбрасывал тень.

— Не знаю, расстрою вас или обрадую, — произнес он двусмысленно, — но расстреливать некому. Солдаты устали после боев, к тому же они совершили довольно длинный переход до Хайма. Так что я дал отбой, все спят. — Он прошел вперед и сам набросил плащ на плечи Лизы. — Думаю, вы голодны, фрейлян, я приказал, чтобы нам принесли ужин. Угостить вас французским бланманже, как в Таллинне, не смогу, — он снова усмехнулся. — По причине наступления ваших армий мы теперь питаемся более, чем скромно. Но консервированное мясо, зажаренное на огне, с гренками, надеюсь, вполне устроит вас. Что скажете, фрейлян Лиза?

Она пожала плечами. От неожиданности даже не сообразила, что ответить. На ужин со штурмбанфюрером Лиза явно не рассчитывала.

— Могу ли я спросить, — произнесла она, с трудом подбирая слова и только теперь почувствовав, что действительно сильно замерзла, язык едва слушался ее, — могу ли я спросить: тогда в Таллинне, вы все знали?

— Все — это что? — уточнил он и, придвинув стул, сел напротив Лизы. — Догадывался ли, что вы работаете на русских? Нет, не догадывался, скажу честно, — признался он. — Я даже не задавался вопросом, на кого вы работаете. Вы мне понравились, фрейлян, я ухаживал за вами, потом нас отправили на фронт, если вы помните. В противном случае — я бы выполнил свой долг, — проговорил он жестко.

— Вы сдали бы меня в гестапо? — спросила она, вздрогнув. Почему-то она не ожидала от него столь суровой откровенности.

— Сдал бы в гестапо? — он наклонился к ней, рассматривая ее лицо. — Теперь, я думаю, да. Когда ваши армии стоят под Берлином. Да, надо было сдать вас в гестапо, фрейлян, и сразу, не мешкая, — она не могла понять, говорит он серьезно или все-таки шутит, — прямо после ужина в ресторане. Но я сплоховал. Я почти влюбился в вас, Лиза, и даже оставил вам номер почты, надеясь, что вы напишете мне письмо.

— Вы ждали писем от меня? — она искренне удивилась.

— Некоторое время да, — ответил Крестен. — Потом, знаете ли, стало не до того. Разве я мог представить себе тогда, что спустя три года мы будем вот так беседовать с вами, госпожа гауптман? — он посмотрел на ее погоны: — Я не ошибся? Интересно, что сказал бы ваш шеф, майор Замер, — ему, кстати, дали майора в Кенигсберге в сорок четвертом году, — если бы узнал, что его симпатичная секретарша фрейлян Лизи — капитан Советской армии? Но теперь он уже ничего не скажет, — Руди откинулся на спинку стула, — ваш шеф погиб при штурме Кенигсберга русскими. Он занимался эвакуацией своей разведшколы и не успел уехать сам. Русский истребитель сбил самолет, на котором летел Замер и его помощники, уже на пути в Берлин.