Досада в трех частях

— Мужчины — забавные животные. — Наконец нарушила длинную паузу мадам Дежуа. Им уже принесли кофе и рюмку виноградной водки, в которую они по очереди макали кусочки сахара, а потом кормили ими друг друга. — Животным тоже недостает воображения. У собаки нет никаких фантазий.

— Как же я иной раз скучала, — вздохнула мадам Воле. — Он мог постоянно говорить о политике и каждое утро в восемь часов включал телевизор, чтобы посмотреть выпуск новостей. В восемь! На что мне эта политика? Но, когда я спрашивала у него совета по какому-то действительно важному делу, ему это было совершенно неинтересно. А вот с тобой я могу говорить о чем угодно, обо всем на свете.

— Я обожала своего мужа, — подхватила мадам Дежуа, — однако только после его смерти открыла в себе способность любить. С Полин. Я не смогу тебя с ней познакомить. Она умерла пять лет тому назад. Я любила ее даже больше, чем Жака, и однако не отчаялась, когда она умерла. Я понимала, что это не конец: к тому времени я уже знала, что способна сильно любить.

— Я никогда не любила женщину, — призналась мадам Воле.

— Chérie[20], тогда ты не знаешь, что такое любовь. С женщиной тебе не придется довольствоваться une façon classique, и это не будут всего три раза.

— Я любила Поля, но он во всем отличался от меня.

— Полин была женщиной, а Поль — всего-навсего мужчина.

— О, Эмми, ты дала ему такую точную и полную характеристику. Как тонко ты все чувствуешь, все понимаешь. Мужчина!

— Если задуматься об этом, их маленькая штучка — просто смех. Если уж на то пошло, кукарекать-то тут не о чем.

Мадам Воле засмеялась.

— Cochon.

— Может, от нее и можно получить удовольствие, если закоптить, как угря.

— Прекрати. Прекрати! — От смеха обе чуть не попадали со стульев. Само собой, они напились, но были такие милые.

3

Какими далекими теперь казались и глинистая дорога Троллопа, и тяжелые башмаки мистера Кроули, и его трепетные, застенчивые ухаживания. Мы покрываем во времени дистанции огромного размера, как астронавты — в космосе. Когда я вновь посмотрел на моих соседок, головка мадам Воле покоилась на плече мадам Дежуа.

— Я такая сонная.

— Этой ночью ты хорошо выспишься, chérie.

— Какой тебе от меня толк. Я ничего не умею.

— Влюбленные учатся быстро.

— Но влюблена ли я? — спросила мадам Воле, выпрямилась и взглянула в темные глаза мадам Дежуа.

— Если б ответ был отрицательный, ты бы не задавала вопроса.

— Но я думала, что больше никогда не смогу полюбить.

— Другого мужчину не сможешь, — согласилась с ней мадам Дежуа. — Chérie, у тебя слипаются глаза. Пойдем.

— А счет? — спросила мадам Воле, словно пыталась отдалить решающий момент, после которого уже не могло быть дороги назад.

— Я заплачу завтра. Какое красивое у тебя пальто, но недостаточно теплое для февраля, chérie. Ты создана для того, чтобы о тебе заботились.

— Ты вернула мне уверенность в себе, — сонно улыбнулась мадам Воле. — Когда я пришла сюда, мне казалось, что жизнь кончена...

— Скоро, я обещаю, ты будешь смеяться над прошлым.

— Я уже смеюсь, — ответила мадам Воле. — Он действительно кукарекал, как петух?

— Да.

— Никогда не смогу забыть того, что ты сказала о копченом угре. Никогда. Если б я увидела его сейчас... — Она снова засмеялась и, покачнувшись, оперлась на руку мадам Дежуа, направляясь к двери.

Я наблюдал, как они переходят улицу, направляясь к автомобильной стоянке. Внезапно мадам Воле подпрыгнула, бросилась мадам Дежуа на грудь, обняла за шею. Порыв ветра донес до нас с мсье Феликсом ее серебристый смех. Меня радовало, что она вновь обрела счастье. Меня радовало, что она попала в добрые, надежные руки мадам Дежуа. Какой же болван этот Поль, думал я, досадуя на себя за то, сколько возможностей я упустил.