Дороже титулов и злата

— Нет, зачем же, — бодро ответил Мечислав Феллицианович, восстанавливая равновесие. — Память у меня хорошая, после, когда вернемся, все запишу.

— Ну как знаете, — с облегчением ответил купец и кивнул двум артельщикам, стоящим у края плота: — Вымай!

Те стали крутить ворот, вытягивая сеть из реки. По мере приближения к плоту горловина ее суживалась, и, когда подтянули поближе, сеть приняла форму мешка.

— Вываливай.

Через несколько мгновений на плоту запрыгали десятка два окуней, с пяток вполне приличных лещиков и целая куча ершей и колюшек.

— Ершей на уху, колюшку в воду, — скомандовал Иван Афанасьевич мужикам. — Остальное — в мешки.

Две лодки тотчас по освобождению сети потащили ее обратно. И скоро по реке опять обозначился широкий круг поплавков.

— Смотри, папенька, круги над сетью пошли, — воскликнул Петруша, указывая на водную гладь. Антоан посмотрел, куда показывал отрок, но ничего не увидел. Зато Селиванов удовлетворенно хмыкнул:

— Кажись, теперя улов будет.

Он еще немного постоял, вглядываясь в водную гладь, бормотнул себе под нос что-то, похожее на молитву, приказал:

— Вымай!

Заскрипел ворот, потянул из реки сеть. Иван Афанасьевич азартно глянул на Марципанова.

— Ставлю четвертную против червонца, что на сей раз попала крупная рыба.

— Идет, — улыбнулся Антоан.

Споры, азарт — вот это была его стихия. Даже плот под ногами уже не казался шатким.

Прошло несколько минут. Ворот перестал скрипеть, мужики подтянули мешок, втащили на плот. Окуни, пара стерлядок и крупный язь запрыгали на досках, норовя скатиться в воду.

— Стерлядок в корзину — скомандовал Селиванов и подошел к язю, с холодной яростью смотревшему на него одним глазом и неслышно изрыгающему страшные проклятия. — Мало не с полпуда будет, — наклонился купец и взял аршинную рыбину на руки. — А может, и весь пуд. А?

Он протянул язя Антоану.

— Да, пожалуй, — согласился тот, принимая трепыхавшуюся рыбину. — Ваша взяла.

И тут случился казус, повлекший за собой череду самых невероятных событий. Язь, согнувшись едва ли не кольцом, резко выпрямился, вырвался из рук Голицына, хрястнул ему хвостом по физиономии и, снова извернувшись, шлепнулся на бревна. Выгибаясь и подпрыгивая, язь решительно начал продвигаться к кромке плота. Первым спохватился шустрый Петруша. Он кинулся за рыбиной, споткнулся и, прокатившись по плоту, скатился в воду. Следом за ним свалился в реку и язь. Паренек сразу ушел под воду, верно, наглотавшись воды и оцепенев.

А далее все произошло уже помимо воли князя. Едва успев освободиться от сапог, его тело, сделав два шага по плоту, бросилось следом за мальчиком и скрылось под водой. Через несколько мгновений послышалось еще несколько всплесков: то попрыгали в реку купец и артельщики. Антоан уходил под воду, вытянув вперед руки и пытаясь разглядеть ребенка в зеленоватой воде. Это ему не удалось, зато руки нащупали тело мальчика. Ухватившись за рубашонку мальца, он рывком подтянул его к себе, а потом толкнул вверх. Петрушу подхватили чьи-то руки, и Голицын потерял его из виду. Когда он вынырнул, в глазах мельтешили красные круги и легкие едва не полыхали пламенем. Сделав несколько жадных глотков воздуха, Антон подплыл к плоту и схватился за край. Две пары рук подхватили его и вытянули из воды. Ноги не держали, и он мешком плюхнулся на холодные бревна. Рыбная ловля, судя по всему, была окончена.

Спустя малое время неудавшиеся утопленники сидели у жарко горевшего костра, сушили порты и рубахи, для сугрева опрокинув в себя по стакану анисовой и наперебой вспоминали о случившемся. В рассказах размеры язя, виновника катавасии, все увеличивались, время пребывания Петруши под водой все удлинялось, спасение мальчика Голицыным обрастало новыми и новыми подробностями, превращаясь в подвиг какого-то былинного богатыря.

— Должник я ваш на веки. На веки! Если б не вы, Мечислав Феллицианович… если б не вы… — все повторял Иван Афанасьевич, растроганно глядя на Антоана и попутно отвешивая сыну подзатыльник. — Кланяйся барину в ноги, растяпа непутевая.

— Будет вам, Иван Афанасьевич, — неловко пытался отклонить поток благодарностей, Голицын. — Все живы-здоровы, и слава Богу.

Не доводилось Антоану ранее совершать что-то стоящее, настоящее, за что бы он мог заслужить и малую толику искренней благодарности окружающих. Голицын смотрел на пляшущие языки костра, а в груди щемило непроходящее и трудно объяснимое чувство, то ли удивление, то ли странное удовлетворение. Как так случилось, что он, сиятельный князь Голицын, ни в грош не ставивший самое блестящее общество и постоянно эпатировавший его своими дикими выходками, оказался здесь, у этого костерка на берегу Волги среди потных, бородатых мужиков, полуголый, дрожащий от вечерней прохлады и все же испытывающий не понятную ему самому душевную гармонию и покой.

— Смотрите, смотрите! — раздался Петрушин крик. — Грушенька идет!