Вспышка камеры ослепляет глаза.
Они фотографируют меня, застрявшего в машине. Они, черт возьми, лапают меня. Пока я скручиваюсь от боли. Чья-то рука хватает меня за плечо. Я кричу, размахиваю руками и попадаю по чему-то твердому. Раздается сильный грохот.
— Мейкон! Какого черта?
Это ее голос, уже не медово-сладкий, а резкий и сердитый. Голос, который я никогда не смогу выкинуть из головы. Голос, который вытаскивает меня из тумана воспоминаний. С каждым вздохом зрение проясняется. Делайла стоит на коленях на полу, собирая остатки того, что выглядит как мой ужин.
— Черт, прости, — говорю я, искренне ужасаясь, что замахнулся на нее.
— Да что на тебя нашло? — шипит она. — Я несколько раз позвала тебя по имени, а ты просто сидел и смотрел в окно.
— Я спал. — Провожу рукой по лицу и понимаю, что оно все влажное от пота. — Я сделал тебе больно?
— Я в порядке. Но вот поднос может возмутиться, что его ударили. — Она бросает на меня свирепый взгляд, и я готовлюсь к еще одному выговору, но суровое выражение ее лица смягчается. — Тебе приснился кошмар?
— Просто был дезориентирован. От обезболивающего у меня мутнеет рассудок.
Поза Делайлы становится расслабленной.
— Мне не следовало хватать тебя, не проверив, проснулся ли ты. Папа всегда говорил, что опасно будить людей во время кошмара.
— Это был не кошмар. — Ложь вылетает слишком быстро. По-видимому, оттого, что я привык лгать. Мне чертовски не хочется видеть жалость в ее глазах. — Хотя согласен, что не стоит хватать людей, пока они спят. Немного грубо, скажу тебе. —
Она морщит нос.
— Похоже, вести себя как заноза в заднице — обычное для тебя дело.
— Мы снова говорим о моей заднице. — Я заставляю себя улыбнуться. — Ты так много о ней думаешь?
Ее ответная улыбка жалит и кусает.
— Я думаю о том, как пнуть тебя по ней каждый раз, когда мы находимся в одной комнате.
Смех вырывается на свободу, давя на ноющие ребра.
— В это я могу поверить. Погоди, давай я помогу тебе. — Не задумываясь, наклоняюсь, чтобы помочь ей, и тут же жалею об этом, когда укол боли пронзает бок. Делайла слышит мое шипение и следит за тем, как я откидываюсь на спинку кресла.
— Мейкон, когда ты признаешь, что тебе больно? — она поднимается, чтобы помочь.
Дрожь пробегает по спине. От мысли, что она прикасается ко мне из жалости, у меня стынет кожа.
— Не надо, — огрызаюсь я. Разум кричит, что я делаю только хуже, но рот не хочет закрываться. — Не прикасайся ко мне.
Делайла замирает, не убирая от меня руку. У нее тонкие пальцы с коротко подстриженными ногтями и многочисленными мелкими шрамами и мозолями, портящими кожу. Руки шеф-повара. Она сжимает свои умелые, измученные пальцы в кулак.
— Не прикасаться? — мрачно повторяет она, в ее словах все еще слышится боль и возмущение. — Серьезно?
Жар окутывает шею. Я не знаю, как объяснить ей, почему не могу позволить ей прикасаться к себе прямо сейчас.
— Мне не нужна помощь.
Секунду Делайла пристально смотрит на меня. Меня захлестывает стыд. Слишком давно я не испытывал подобных эмоций и вот теперь задыхаюсь от них.
Но именно это она и делает со мной — разоблачает, обнажает все углы души, которые я хочу скрыть, которые необходимо скрыть.
Раздраженный, пытаюсь откатиться назад. Колеса кресла наезжают на упавший поднос, и тот хрустит.
— Вот блин!
— Позволь мне… — Она протягивает руку, но я отступаю.
И ударяюсь об угол стола больным боком.
— Черт!
Делайла встает в попытке помочь.
— Ты не туда едешь.
— Я не…
Внезапно вокруг нас воцаряется балаган, когда я нажимаю на рычаг и кресло начинает врезаться во все подряд. Делайла прыгает по комнате, чтобы колеса не раздавили ей пальцы на ногах, и кричит, чтобы я позволил помочь.
— Я сам, — огрызаюсь я. — Просто отойди.
Ее щеки заливает темно-красный румянец.
— Ты кружишь как сердитая пчела! Успокойся.
— Не говори мне… — Лампа с грохотом падает со стола. — Проклятие! — кричу я. — Оставь меня в покое, Делайла!
Мой приказ обрушивается с силой, подобной кнуту, от которой Делайла вздрагивает. Этого достаточно, чтобы заставить нас остановиться. Тяжело дыша, я смотрю на нее одну ужасную секунду: удивленно распахнутые глаза, приоткрытые губы и взволнованное дыхание. Затем на ее лице появляется вспышка знакомого мне гнева, который я не видел десять лет.
— Да что, черт возьми, с тобой происходит? — кричит она, подбоченясь.
Делайла стоит надо мной, как учительница, готовая прочитать лекцию. Повязка на моей груди давит.
— Ничего, что не могло бы исправить предоставление личного пространства.
Делайла громко и протяжно фыркает.