Мое дыхание становится медленным и глубоким, как будто я медитирую.
Я перестала так готовить для определенного человека — самой себя. Каким-то образом готовка стала гонкой, необходимостью доказать свой талант, и в процессе этого я забыла о том, что люблю.
— О чем ты задумалась, Картофелька?
Голос Мейкона рывком выводит меня из мыслей. Он сидит у кухонного островка, окутанный пятном янтарного солнечного света, который окрашивает его кожу в темно-бронзовый цвет. Свет также подчеркивает синяк вокруг его глаза и напряженные морщинки вдоль рта. Мейкон откидывается на спинку кресла с небрежным видом, в его позе есть притворное спокойствие, но это все ложь. Ему больно.
— По правде сказать, я думаю о том, насколько сильно люблю готовить, — говорю я ему, направляясь к холодильнику.
— Это пока ты не решишь запустить в меня еще один помидор, — беспечно говорит Мейкон.
Я бросаю на него взгляд, и он удивленно смотрит на меня, строя из себя саму невинность. Фыркая, достаю пакет молока.
— Увы, все помидоры кончились. Но у меня есть лишний кочан цветной капусты, так что не искушай меня.
— Ой. — Он поднимает руку в знак капитуляции. — Теперь я буду вести себя прилежно. Честное слово. — Сдерживая улыбку, он перекрещивает руки на своей широкой груди, следя за моими действиями, пока я хватаю мед и специи. — Ты всегда кружилась по кухне так, словно танцевала под музыку, которую могла слышать только ты.
С замиранием сердца я вскидываю брови.
— Серьезно?
— Ты никогда этого не замечала? — он проводит кончиком большого пальца по подлокотнику кресла, следя за мной. — Раньше я завидовал той легкости, благодаря которой ты нашла идеально подходящее для себя место.
— Только одно место, — поправляю я. — Тогда как ты можешь вписаться куда угодно.
Мейкон подтверждает это коротким вздохом, сжимая губы во что-то похожее на улыбку и гримасу одновременно.
— Внешность обманчива. — Он кивает в мою сторону. — Что ты готовишь?
— Латте на основе куркумы. — Я выливаю молоко со специями в капучинатор кофемашины, вспениваю его и нагреваю. Аромат корицы, гвоздики, кардамона и куркумы заполнили всю комнату.
— Пахнет Днем благодарения, — говорит он, когда я разливаю латте по двум чашкам.
— Держи, — протягиваю ему кружку, а после сажусь за островок.
Мейкон подъезжает к концу стола, затем делает глоток.
— Восхитительно.
— Ммм… куркума — прекрасное противовоспалительное средство, которое может облегчить боль.
Мейкон перестает пить, встречаясь со мной взглядом поверх края своей фарфоровой чашки.
— Все не так уж плохо.
— Почему мужчины притворяются, что им не больно, когда на деле все иначе?
— Потому что мы не любим, когда о нас излишне пекутся, — отвечает он с легкой улыбкой.
— Вот в этом и заключается странность, — говорю я, беря свой латте. — Мужчины любят, когда о них заботятся. Ни от кого в жизни не слышала столько нытья, как от болеющего мужчины.
В его глазах загорается блеск вызова.
— Ты упускаешь ключевой фактор. — Мейкон ставит свою чашку на стол. В уголке его губ осталось немного пенки, которую он слизывает кончиком языка. — Мы ведем себя так только тогда, когда хотим, чтобы наши женщины поцеловали нас и обняли, а затем уложили в постель.
Мои щеки горят, и я виню в этом пар от латте.
Взгляд Мейкона останавливается на них, и уголки его губ приподнимаются.
— Только если ты не предлагаешь?
— Помни о цветной капусте, Мейкон. Она будет посерьезней помидора.
Он издает смешок.
— Я так и думал. — Затем его взгляд становится задумчивым. — У тебя есть парень, с которым могут возникнуть неприятности из-за этого соглашения?
Я ухмыляюсь, глядя на дно своей чашки.
— Тебе не кажется, что немного поздно спрашивать об этом?
— Проблема-то не моя, — говорит он, пожимая плечами. — Мне просто любопытно.
— Мои последние отношения закончились несколько месяцев назад. — Ах, Паркер. На бумаге он был идеален: милый, но не страшненький; вежливый, но не проблематичный; успешный специалист по маркетингу с собственной квартирой. Он любил делать куннилингус и не засыпал сразу после секса. А это всегда плюс. Его было легко отпустить, что означает, что это было правильное решение.
Мейкон откидывается на спинку кресла и кладет руки на пресс.
— Что случилось?
— Мы не подошли друг другу.
— Не подошли. — В его голосе слышится скептицизм, будто он допускает мысль, что меня бросили и мне стыдно в этом признаться.
Я со вздохом ставлю чашку на стол.
— Он храпел.
Мейкон громко смеется.
— Ты бросила парня, потому что тот храпел? Господи, Делайла, все время от времени храпят.
— Я знаю. Я не полная дура. — Смотрю на Мейкона, когда он приподнимает бровь. — Нет. Тебя там не было. Это было ненормально. Он храпел так сильно, что его собака выбегала из чертовой комнаты и съеживалась. А сосед колотил по стенам, черт возьми.
Мейкон хохочет, широко улыбаясь.
— И он об этом не подозревал?