Дорогой широкой

Отобедав за смешную сумму, Юра и Богородица вышли к вокзалу. Здесь ещё чувствовалось могучее дыхание Петербурга (до Малой Вишеры ходят электрички) и даже лоточники выглядели побойчей окрестных собратьев. У перрона стоял поезд из Адлера, который катается теперь кривыми путями, лишь бы не пересекать территорию самостийной Малороссии и не подвергаться атакам голодных малороссийских пограничников. Потные, измученные пассажиры, при взгляде на которых не верилось, что они возвращаются с отдыха, спешно расхватывали мороженое и тёмное Хвойнинское пиво. На всём был оттенок нетерпения, всё стремилось в Петербург. Лишь один пассажир в тренировочных штанах и тапочках никуда не торопится. Он шагает вдоль вагонов, пророчески вздев руки, и громко говорит, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности, как принято говорить среди вопиющих в пустыне:

— Там, в Индии, пять тысяч лет назад существовал священный язык санскрит. Отец всех языков, только на нём можно сказать правду!

— Заходим в вагоны! — пронёсся вдоль состава призыв проводников. — Поезд отправляется!

— Скажите это на санскрите, и вы услышите истину!

Наконец и на пророка обратили внимание:

— Эй, отец, ты из какого вагона?

— Из двенадцатого, — совершенно обыденным тоном отозвался пророк.

— Давай, запрыгивай сюда, до двенадцатого добежать не успеешь, поезд отходит.

— Никуда он не денется. Разве я самый плохой человек на свете, чтобы бросать меня здесь?

Долгий гудок, вагоны, перелязгнувшись, тронулись.

— Волшебная страна Индия! — доносится до отъезжающих.

Двенадцатый вагон, уже запертый, просквозил мимо.

— Там, на берегах священного Ганга!.. Счастлив тот, кто знает свой путь и земное предназначение.

Богородица долго смотрел вслед уходящему, с сомнением качал головой, потом сказал:

— Этот дойдёт. Его подвозить не надо.

— Ой, ребятушки, — раздался женский голос, — а меня не подвезёте?

Прямо перед задумавшимися путешественниками стояла немолодая и явно деревенская женщина. Лицо, какое бывает у страстотерпцев и замученных жизнью бездомных кошек; через правое плечо перекинуты два кутуля, через левое плечо — ещё два кутуля. В одной руке сумка, в другой — авоська, всё плотно набитое и ощутимо тяжёлое. Идти с такой ношей сколько-нибудь приличное расстояние — дело безнадёжное, но по всему видно, что если не выгорит проехаться на дармовщину, то, кляня мир и судьбу, тётка дотащится домой пешком и допрёт всё, что накупила во время поездки. А что денег у неё не осталось ни копеечки, можно и не спрашивать, это сразу видно.

— Далеко тебе? — безнадёжно спросил Юра.

— В Уезжу.

— До Уезжи, пожалуй, доедем, — бесшабашно пообещал Юра. — Неси, вон, вещи в кабину, сейчас мы мороженого купим и поедем.

— Ой! — удивилась тётка, увидав Юрин каток. — У вас, что же, этакая махина?

— А ты думала, я на самокате? — презрительно поинтересовался Юра. — Впрочем, если не хочешь, так я не зову.

— Что ты, миленький! Это я так, с перепугу. Но я мигом всё справлю, вот только ирода своего отыщу, опять запропастился куда-то, проклятущий!

— Какой ещё Ирод? — Произнёс Богородица таким тоном, что всякому было ясно, что он-то имеет в виду не имя нарицательное, а царя иудейского Ирода Антиппу, от которого святому семейству пришлось как-то драпать аж до самого Египта.

— Сейчас я его представлю! — пообещала тётка и, не скинув ноши, бегом кинулась в здание вокзала. Богородица и Юра, переглянувшись, последовали за ней.

В самой глубине единственного зала они обнаружили древнегреческого атланта. Этому человеку было далеко до атлетической эрмитажной красоты, но самый род его занятий не оставлял сомнений, что это именно атлант. Собрав в кулак всю свою волю и все силы, герой спартански держал кирпичную колонну, которая без его усилий, конечно, давно бы рухнула, похоронив под обломками немногочисленных пассажиров. Работа трудна, работа томит... видно было, что последние силы стремительно покидают измученное тело, и катастрофа уже близка.

у — Вот он где! — рыдающим голосом вскричала сельская Пенелопа. — Я с ног сбилась его искать, а он тут!

Атлант с трудом отлепился от колонны, сконцентрировал блуждающий взгляд на супруге и с натугой сказал:

— А ты почему не следишь за мной на вокзале? Ты же знаешь, что я могу потеряться...

— Пошли давай, изверг! Люди добрые подвезти обещались, а он ещё кочевряжется! И без того автобус пропустили по твоей милости! Ты что, ночевать тут собрался?

— Ты пива купила? — капризно вопросил супруг.

— Кнута тебе, а не пива! — заголосила тётка. — Залил бельмы бесстыжие, хоть бы людей постеснялся! Да ты на себя посмотри, куда в тебя ещё пива?!

Юрий слушал семейную перепалку со странным ощущением чего-то знакомого, но абсолютно невозможного в его жизни. Неужто подобное когда-то было? Куда там, не бывало такого и быть не могло... Водка — это такая гадость, её не то что пить, на неё смотреть противно. А пиво — так ещё хуже. Под квас косит, а на самом деле в нём главный вред и есть. Вот только почему так знакомы кажутся переливы разрастающейся свары? Богородица стоял рядом, на лице его застыло неодобрение.