Дорогой дневник

Перед первым уроком Алька была в ударе: развернула ко мне стул, уставилась мутными глазами без единого проблеска интеллекта и принялась рассуждать, каково это — быть фригидным трансом.

— Уважаемые пытливые умы, — вещала она голосом нашей престарелой биологини. — Сегодня мы исследуем этот феномен на примере Литвиновой…

Зрелище было настолько тупым, что я не выдала никакой реакции, но класс хохотал до упаду. И Зорин… прикрыл рот ладонью и тоже тихонько рассмеялся.

Мне стало чертовски больно. Не от представления Мамедовой, а от его смеха.

Я так растерялась, что даже не вывернула спич Аллочки в свою пользу, и глупая стерва ушла победительницей».

Да что там…

Ведь Алька права: на девочку я похожа мало. И даже представить не могу, чтобы в реальности на меня запал какой-нибудь парень… Не говоря уже о долгоиграющих планах на отношения, понимание с полуслова, любовь, семью.

Во мне почти метр восемьдесят. Я страшно худая, ношу черную мешковатую одежду и очки в ярко-синей оправе.

У меня длинные и густые волосы, но они как-то не вяжутся с моим образом мыслей, поэтому пребывают в вечном пучке. А еще у меня есть пирса в ухе — сделала ее совсем недавно, истратив последние карманные деньги. Но родители не стали меня ругать — списали все на некий подростковый бунт. Черт их разбери, может, они и правы: пробивая свое родное, ни в чем не повинное ухо и ощущая спасительную боль, я всего лишь бунтовала. Тихо и бессмысленно.

Ведь ни на что другое больше не способна.

***

Все еще 2 марта

«Я делала домашку, но зазвонил телефон, и мама сообщила, что после работы они с папой пойдут в кино на вечерний сеанс. Ясное дело, после кино будут посиделки с вином в караоке-клубе.

Мои родители — парочка абсолютно сумасшедших людей. Им по сорок лет, но они до сих пор держатся за ручки, когда идут вместе по улице. Частенько, забывшись, игриво хлопают друг друга по заднице, а то и вовсе начинают лобызаться прямо при мне или посторонних, а я сгораю от стыда.

Мама говорит, что отец — ее смысл жизни, а тот готов носить ее на руках.

Не знаю, рада ли я за них, или этот факт меня все же раздражает.

Мне всего лишь нужно, чтобы мама пораньше вернулась домой, заглянула в комнату и спросила, все ли со мной окей…

Потому что я одинока так, что хочется выть, а счастливый пример отношений, которые мне никогда не светят, буквально выталкивает меня за грань отчаяния.

Я где-то читала, что полноценная, любящая семья — залог счастья и успеха. Но так ли это?

Чем дольше я наблюдаю за предками, тем крепче убеждаюсь, что никогда не найду счастья и не заполню свою пустоту.

Я кидаюсь из крайности в крайность, но не нахожу для себя ровным счетом никакого смысла. Дни меняются, словно череда черно-белых фоток, а я как будто бы и не существую».

Закрываю дневник и, углубившись в содержимое тумбочки, достаю на свет божий огрызки разноцветной пастели. Я рисую счастливых людей, которые докричались до мира, нашли свое место, нашли себя, но от их приторных физиономий становится только тяжелее. И скомканные художества отправляются прямиком в мусорный пакет.