Иван прошел по парапету, увидел через большое стекло сидящих в зале людей и вошел в ресторан. С разочарованием узрел на месте «медведя» обыкновенного дядьку, пусть сутуловатого, действительно похожего на топтыгина, но вполне из себя человека.
— Здрасьте! — сунул ему червонец. — Сто грамм у вас тут можно выпить?
Швейцар в прищур посмотрел на бумажку, взял двумя пальцами в перчатке и кивнул: «Проходи». Иван снял куртку и гардеробщице еще отдал червонец. Можно было и не давать. Но раз этому амбалу сунул, пожилой женщине грех не подать. Причесался у зеркала, оглядел себя критически и остался доволен. Собираясь в город, он надел новый, еще ни разу не надеванный свитерок, который на день рождения подарила Лена (разумеется, на его же деньги). Джинсы были, как у молодых, с карманами и заклепками. Ну, туфли, конечно, не чищены. Да пойдет. На груди, на новом свитере, красовался портрет какого-то бородатого разбойника. Теперь-то он знает, кто это. Но тогда еще не знал.
Сел с краю за свободный столик и заказал… но не сто грамм, как объявил швейцару, а целую поллитру. Что ему сто грамм? Как слону дробина. Фужер большой стоял, видимо, для пива. Он налил в этот фужер водки и заглотил одним махом. Закуску пока не принесли. Иван взял с тарелки тонкий ломтик хлеба и намазал его горчицей. Отлично! Откинулся на спинку стула, огляделся…
Насчет цыган дачник не обманул. На небольшой эстраде, в глубине зала, трудились трое смуглых, худощавых, будто недокормленных парней в ярких рубашках. Один пиликал на скрипке, второй истязал «семиструнную», а третий барабанил по клавишам пианино. У микрофона стояла чернобровая цыганка с голыми плечами и пела веселую современную песенку: «а в ресторане, а в ресторане, а здесь гитары, а здесь цыгане.»
Закончив, спустилась с эстрады, села за столик и, как обыкновенная клиентка, заказала что-то подошедшему официанту. Иван засмотрелся на нее и невольно стал сравнивать с женой. Пожалуй, по возрасту одинаковые. Но Галина придавлена заботами. Ей не до любви. Она уже давно зазывающе не улыбается, не щекочет ему подмышки. И в самый разгар любовной страсти шепчет что-нибудь из текущего: «Ой, Ваня, я, кажется, свет в сарае забыла выключить». — «Да и шут с ним!» — «Нет, колесико-то на счетчике крутится».
К певице подходили посетители. Она приятно улыбалась, никому не отказывая в дружеском слове. Народ вокруг собрался какой-то особенный, яркий, беззаботный. Впрочем, Иван плохо различал. Все они для него, как китайцы, были на одно лицо. Он выпил еще фужер, опять засмотрелся на цыганку и поднялся, решив к ней подойти. «Все подходят, а я что — лысый?»
— Заказы на песни принимаете?
— Я сейчас отдыхаю.
— Так я пока рядом посижу, можно?
Она слегка пожала плечами, и он понял это как разрешение. Сел напротив.
— Меня Иваном зовут, а вас как?
— Лола, — она посмотрела на него и улыбнулась. — Вы, должно быть, здесь случайный посетитель?
— Да. Я сюда торговать мясом приезжал.
Ему было легко с ней. Он поведал, что в его жилах тоже течет-де цыганская кровь. И ведь никто из предков не сообщил, откуда она влилась, в каком поколении. Сам-то он на цыгана не очень похож, но вот факт: его племянник Ромка — вылитый цыган. Ромелы племянника за своего признают. И странствовать Ромка любит, даже сейчас в отлучке. Он, Иван, тоже с удовольствием попутешествовал бы по белому свету, но не может. Сильно привязан к дому. Жена, дети, хозяйство. Однако странное дело, по ночам ему часто снятся кибитки и лошади.
— Вон даже как, — с улыбкой откликнулась Лола.
— А недавно соседка гадала мне на картах, — с еще пущим энтузиазмом стал рассказывать Иван. — Правда, она не цыганка и не молдаванка, а просто Зина. Так она предсказала мне дальнюю дорогу и казенный дом. Но насколько ей верить, не знаю. Даже не могла точно определить, какой я король: бубновый или крестовый. Сначала гадала на бубнового. А потом на крестового. Но дальняя дорога выпала в обоих случаях.
Лола с любопытством посмотрела на него.
— Да, вашу масть определить трудно.
— Правильно, — обрадовался он. — Верное слово: трудно! В нашей родне чего только не намешано. Цыгане, татары… Между прочим, один умный товарищ из нашей деревни сказал: поскреби любого расейского мужика и обнаружишь в нем татарина.
— Таки действительно умный. А кто он?
— Генрих Карлович, раньше директором школы был.
— Странное имя.
— Чистокровный немец.
— Ну, а себя ты кем считаешь при такой богатой родословной?
— Так ясное дело: русский я! — лихо ответил Иван. Ему очень понравилось, что она перешла на ты.
— Ну, коли торговлей занимаешься, — улыбнулась она, — то, наверно, новорусский?
Он посмеялся над ее предположением, но не стал разочаровывать. От Лолы пахло духами, еще чем-то. Ему нравилось, как она улыбается, как пахнет, нравилась ее безмятежность, вальяжность. Эх, очутиться бы с ней где-нибудь в поле в стогу, стиснуть в объятиях, разбередить до страсти…
— Ваня, потуши взгляд, — сказала она. — Ты прямо восхищенно на меня смотришь.
— Дак не могу иначе, — согласился он, еще раз с удовольствием оглядывая её. — Как много у тебя всего!