Дорогой дальнею

Она была его первой учительницей. Это именно она каллиграфическим почерком выводила на доске первые слова, которые он записывал в свою тетрадку. «Мы — не рабы, рабы — не мы».

— Куда это вы, Евдокия Семеновна?

— К дочке. Яички, вот, отвезу — накопились. Да и по внучке соскучилась. У них и переночую.

Не понял он, признала она в нем бывшего ученика или нет, да и какая разница. Можно было, конечно, напомнить. Мол, Евдокия Семеновна: «Мы не рабы, рабы не мы — не так ли?» Но смолчал. И водитель молчал. В его взгляде — оскорбленное недовольство. Ничего, прихлебатель директорский. Довезешь! Не на себе же.

Вот и центральная усадьба. У двухэтажного дома для малосемейных высадили старушку.

— Спасибо вам, — она обратилась к водителю. — А то я пешком бы сколько шла. Возьмите себе яичек, куда вам положить.

Костя покосился на Ивана и процедил:

— Оставьте на сиденье.

Поехали дальше.

— Ну вот, все путем: подкалымил, — не удержался Иван. — А то не хотел везти.

— Подумаешь, яички, — пробурчал Костя. — И че потащилась на ночь глядя? Сидела бы дома, смотрела телик.

Иван не стал с ним спорить, но ему было ясно: если б Евдокии Семеновне некуда было бы «таскаться», она давно бы померла от тоски и безделья.

Частный магазин, которым заведует отставной подполковник, служивший раньше в Германии, снабженец. А от магазина бредет одинокая фигура, неустойчиво передвигая ноги. Иван всмотрелся…

— «Призрак коммунизма» по деревне бродит, — определил более молодой и зоркий Костя.

— Стоп, машина! — прокричал Иван. Он тоже признал бывшего директора.

Костя, подчинившись, остановился. Побоялся, что этот беспредельщик опять рванет ручной тормоз с непредсказуемыми последствиями. Так и перевернуться недолго.

— Довезем до дому. Не лето. Замерзнет еще мужик посреди деревни.

— Ну, опять двадцать пять… — начал Костя.

Но Иван уже вышел из машины. Он подтащил старика и загрузил на заднее сиденье. Костя, ворча и ругаясь, стал маневрировать, чтобы развернуться. Бывший директор жил в начале деревни — в доме, который они уже проехали. Кепку, а может, уже шапку он где-то потерял, сиво-темные волосы торчали во все стороны, давно небритая щетина на щеках соединилась со спутанной бородой. Дошел до ручки Карлыч, обносился, на коже струпья выступили. Вообще-то по годам он не такой еще старый. Если б не педагогический стаж, ему бы и сейчас работать пришлось или бомжевать без пенсии. Но факт, что возраст бывшего директора быстро приближается к критической отметке в пятьдесят девять лет, которые нынче отведены для жизни российскому мужику (даже если он и немец).

— Крепись, Карлыч, — Иван тоже сел позади и одной рукой, приобняв, поддерживал нового пассажира. — Может, тебя в фельдшерский пункт свезти?

— Вы вежливы, молодой человек, — сказал Генрих Карлович, совершенно не признавая соавтора «манифеста». — Другие предлагают упрятать меня в сумасшедший дом.

— Да ну…

— А я, как видите, в здравом уме. Только не справился со своей основной задачей.

— С какой задачей ты не справился, Карлыч?

— Так ведь мы, философы, до сих пор только объясняли мир, а задача заключается в том, чтобы преобразовать его.

От него разило перегаром. Даже Костя впереди унюхал и поморщился.

— Слабое средство вы, Генрих Карлович, выбрали, — пробурчал он. — Лучше б кокаину нанюхались. Тот сильнее мир преобразовывает.

Бывшего директора приняла у них прямо на улице за калиткой супруга, Евгения Батьковна. Миловидная женщина, тоже в прошлом педагог, из городской интеллигентной семьи; однако вот уехала же сюда в деревню, за своим возлюбленным.

— Что вы делаете? Зачем вы его спаиваете? — плачущим голосом сказала она и бессильно погрозила. — Я на вас участковому пожалуюсь!

— Да ладно тебе, Женни, — ласково сказал ей Генрих Карлович. — Пригласи лучше в дом моих новых друзей. Сыграешь нам «Лунную рапсодию», а мы послушаем. Ты так хорошо играешь!

Иван смолчал, на приглашение не откликнулся, а Костя проворчал: «Мы же и крайние оказались».

Наконец, впереди по курсу появилась двухэтажная контора, которая и раньше, при колхозе, и сейчас, при рыночной экономике, заполнена сотрудниками до отказа. Хоть и не святое место, а пустым не бывает. Но сейчас окна конторы затемнены. Утомились сотрудники, прибрали свои рабочие места, повыключали свет в кабинетах и разошлись-разъехались на заслуженный отдых. И машин вокруг конторы уже не видно. По крайней мере, никакого «Паджеро» Иван не приметил. Но на втором этаже, в кабинете директора, свет горит. Дожидается его председатель-директор. Он массивный, широкий, как шкаф, ростом под два метра мужчина, в своего папашу пошел, Петра Акимовича. С таким если в рукопашную сойдешься, то еще неизвестно, кто кого.

«А чей-то я вдруг про рукопашную?»

Все неймется. И, однако, Иван додумал свою мысль. Нет, все-таки не уступил бы. Ну, здоровый председатель, да. Но рыхлый. Физически давно не работал. Наверно, с тех пор как подручным в кузне отцу помогал.