Дорогой богов

И так как все сразу замолчали, с любопытством разглядывая сверток, я развернул его и положил на стол сильно потертый старый бархатный конверт синего цвета, довольно толстую грязную тетрадь, перевязанную бечевкой, и затем еще одну тетрадь, сохранившуюся чуть лучше первой.

Все тут же сгрудились вокруг и, не пропуская ни одного движения моих глаз и пальцев, стали смотреть, как я аккуратно развязал бечевку и раскрыл твердую коричневую обложку первой тетради. Тетрадь была старой и ветхой, но хуже всего было то, что в ней не хватало доброй половины листов. Да и многие из тех, что остались, выцвели, выгорели, были покрыты пятнами жира и грязи. Ни у одного закоренелого неряхи-двоечника я не встречал такой тетради. Титульного листа у тетради не было. Некоторые страницы были пронумерованы, другие нет. Между сшитыми тетрадными листами порой попадались отдельные листочки разного формата, исписанные то одним, то другим почерком. Видно было, что эти листочки вложены в тетрадь, но имеют они какое-то к ней отношение или нет, пока не было ясно.

Я поднял тетрадь и посмотрел на свет сквозь один из листков, сохранившийся лучше других. В глубине листа были отчетливо видны четыре буквы — «ЯМСЯ» и стоящий на Задних лапах медведь с короной над головой и секирой на правом плече. На всех сшитых листах имелся этот же узор и повторялись эти же буквы.

Я встал из-за стола, прошел в соседнюю комнату и принес обратно самую большую книгу моей библиотеки. Называлась она «Филиграни и штемпели». Написал ее великий знаток истории русской и иностранной бумаги Сократ Александрович Клепиков. Имея эту книгу под рукой, без труда можно было определить год рождения любого листа бумаги, если на нем виднелись хоть какие-нибудь водяные знаки. Ага, вот он медведь с секирой на плече. А вот и расшифровка загадочного сочетания рисунка и букв. Против медведя с короной и секирой и четырех букв находилась надпись, объясняющая, что бумагу с такими знаками выпускали в 1764 и 1765 годах на Ярославской мануфактуре Саввы Яковлева, а первые буквы слов, входящих в ее название, и составляли «ЯМСЯ». Итак, первый шаг был сделан. Тетрадь действительно была старинной. Оставалось совсем немного: прочесть то, что в ней написано.

Две другие тетради были в одинаковых кожаных обложках бутылочного цвета. На внутренней стороне каждой из них был наклеен экслибрис, удостоверявший, что некогда они были собственностью лондонского книгоиздателя Гиацинта Магеллана. Одна из тетрадей была исписана путаной русской скорописью семнадцатого столетия, вторая — каллиграфической латынью. Я пожалел, что в студенческие годы не любил палеографию и еле-еле брел по латыни, чудом получив на экзамене хилую четверку.

Запрятав былую собственность Магеллана в ящик письменного стола, я решил заняться первой тетрадью.

Отдельные страницы были написаны по-французски, и это еще больше убеждало меня в том, что я имею дело не с фальшивкой, а, скорее всего, с настоящим документом, составленным в восемнадцатом столетии, когда почти все образованные люди пользовались французским языком. Однако дальше шло столько «но» и «почему», что я не смог даже для себя выработать хоть какую-нибудь мало-мальски пригодную рабочую гипотезу.

Забегая немного вперед, расскажу о разговоре, который произошел у меня с Володей Клачковым вскоре после того, как я приступил к дешифровке первой тетради.

«Да, друг, — сказал я ему, — подкинул ты мне работенку. А между тем до сих пор хранишь таинственность и не говоришь, откуда у тебя оказался сей раритет».

«Какая уж тут таинственность! — криво усмехнувшись, воскликнул Володя. — Все до того обычно, что и рассказывать неинтересно. Этим летом в нашем дворе умер один старик. Мы все считали, что он совсем одинокий, но на похороны вдруг явились невесть откуда взявшиеся родственники. После похорон они увезли все, что им приглянулось, а всякую рухлядь оставили в комнате старика. Когда они исчезли, так же быстро, как и появились, я вошел в пустую комнату старика и на полу среди всякого ненужного хлама нашел этот пакет и эти тетради».

«А как звали старика, ты не знаешь?» — спросил я.,..

«Петр Алексеевич Луцкий», — ответил Володя.

Начал я с того, что переписал к себе в рабочую тетрадь все, что смог разобрать без особого труда. Может быть, я смалодушничал и взялся сначала за самую легкую работу, но оказалось, что поступил я правильно, потому что вскоре передо мной возникли какие-то смутные очертания того, о чем рассказывалось в этой тетради.

На одной из первых страниц мне удалось разобрать малопонятный перечень, напоминающий интендантскую ведомость:

«Казенных денег взято 6 тыщ 827 рублей с полтиною, да у Черного 217 рублей. Да взято соболей 199, да пороху пять пудов, да ружей 25, да провианту всякого пудов с четыреста, а пушек 3, да мортира одна».

Дальше в перечне значилось вино и шпаги, бочки и поповские ризы, топоры и лопаты, корабельный секстант и множество другого самого разного добра.