Дорогой богов

Вчера поутру в кордегардии у въезда в город Кенигсберг был допрошен господином майором Сидоровым некий человек без пачпорта, выдавший себя за графа Беньовского, австрийской императорской армии капитана. Человек тот господином майором Сидоровым был свезен в город, представлен там его превосходительству господину кригскоменданту Суворову и затем отпущен на все четыре стороны.

Вотще пытался я доказать, что недельно отпустили того человека, ибо покуда воюем мы с прусским королем, то и будут в город проникать его лазутчики и соглядатаи. Однако же выслушан господином майором не был, и за усердие свое от присутствовавших при сем разговоре нижних чинов токмо злокозненные и бездельные словеса и насмешки получил.

Настоятельно прошу Ваше Сиятельство по сему делу свою сентенцию учинить, ибо сей лазутчик в любой момент из города бежать может, поколику в кордегардиях столь завидное усердие проявляют, что и беспачпортных и в город и из города выпускают запросто.

Засим остаюсь Вашего Сиятельства покорнейшим слугою

Куно фон Манштейн».

Перечитав письмо, белобрысый подумал, что, может быть, следовало бы дописать: «Бывший Российской императорской армии капитан, по ранению не у дел находящийся», но решил, что пока еще объявлять о своем звании рановато. «Вот изловят графчика да допросят у его сиятельства в каземате с пристрастием, — со злорадством подумал он, — тогда-то и можно будет просить о восстановлении в прежнем чине, а может быть, и о повышении».

Манштейн хрустнул пальцами, потянулся и вложил исписанный листок в плотный пакет. Затем снова склонил голову набок и на конверте надписал: «Начальнику Тайной канцелярии графу Александру Ивановичу Шувалову в собственные руки».

…Через неделю курьер, помчавшийся в Санкт-Питербург со срочными казенными бумагами, получил при выезде из города и этот пакет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

в которой бывший офицер становится матросом, а затем внезапно покидает город, получив предупреждение о грозящей ему опасности

Морис устроился в небольшой дешевой гостинице на острове Кнайпхоф. Остров этот омывался двумя рукавами реки Прегель и небольшим каналом. Кнайпхоф был плотно застроен домами. Только в самой середине его была небольшая площадь, образованная огромным Кафедральным собором, зданиями университета, ратушей и глухой стеной жилых домов. Несколько дней Морис отдыхал, но однажды вечером, когда солнце уже закатилось за высокую черепичную крышу Кафедрального собора, решительно направился в гавань.

В тихой гавани у берега, поросшего густым ивняком, стояли два десятка барж, пакетботов и галер. Морис без труда отыскал кабачок «Акулья пасть», а в нем обнаружил чуть хмельного Андрея, одиноко сидевшего за кружкой пива. Андрей необычайно обрадовался, увидев Мориса. Он долго хлопал Мориса по спине, жал руки и, наконец, обняв его за шею, усадил за свой столик.

— Где ты пропадал, старина? Давно выпустили тебя москали? Что теперь думаешь делать? — засыпал он Мориса вопросами.

Морис коротко ответил:

— Хочу стать моряком, Андрей. Только на первых порах не хочу уходить далеко от берега и надолго пропадать в море.

Андрей понимающе улыбнулся: «Все мы так начинали. Ничего, старина, пройдет год-другой, и ты не побоишься выйти в открытый океан». Но вслух ничего такого не сказал, а только проговорил раздумчиво:

— Есть тут у меня один знакомый капитан. Может быть, по старой дружбе возьмет тебя к себе на корабль. Приходи завтра утром часов в восемь к старой мельнице: он оттуда обычно отходит на лодке к своему фрегату.

Морис с помощью Андрея нанялся матросом на старый тихоходный парусник «Амстердам», капитаном которого был голландец Франс Рейсдаль. Матросы, смеясь, утверждали, что капитан всего в три раза старше своего корабля, а что касается скорости, с которой Рейсдаль передвигался, то по сравнению с капитаном корабль его можно было считать Летучим Голландцем.

Франс Рейсдаль был невысок ростом, широк в плечах и хотя передвигался весьма неторопливо, все еще был довольно силен и вынослив. Рейсдаль плавал почти с тех самых пор, как помнил себя. Из четырех океанов Рейсдаль побывал в трех, и только в Северном Ледовитом океане не довелось плавать моряку. Несмотря на то что последние пятнадцать лет Рейсдаль провел в водах Балтики и Немецкого моря, цвет его липа все еще свидетельствовал о том, что не одно десятилетие над головой старого Франса светило тропическое солнце. Коричневая кожа капитана казалась еще более темной оттого, что его волосы и небольшая бородка были совершенно белыми. Рейсдаль хорошо знал трудное и сложное ремесло моряка, но еще лучше, чем такелаж своего судна и лоции многих морей, старый капитан знал бесчисленное множество морских историй. И Морис, втайне гордившийся своей памятью, вынужден был признаться, что Рейсдаль, несмотря на почтенный возраст, в этом деле легко заткнет его за пояс.