Дорогие реликвии

Однажды на стене разрушенного дома я заметил объявления немецкого командования о расстреле польских патриотов. Огромные списки фамилий глубоко меня потрясли. Осторожно оторвав несколько приказов оккупантов, я начал их укладывать в офицерскую сумку, чтобы при первой возможности переслать в Ленинград в Артиллерийский исторический музей. Возле меня остановились двое сержантов. Один пожилой, другой молодой. Они внимательно следили за тем, как аккуратно снимал я обрывки приказов, разорванных и исцарапанных штыками солдат-освободителей.

Узнав, с какой целью я это делаю, они принялись помогать мне. Один из них сообщил, что неподалеку в разрушенном доме живет одинокий старик, в прошлом учитель, у него очень много книг.

— Там наше подразделение… Он у нас на довольствии, — улыбнувшись, сказал пожилой. — Бережем его. По-русски хорошо говорит. Старик сказал, что он родился в том доме, и отец его, и дед… Все были учителями, на многих языках разговаривали. Он совсем одинокий. И нет у него никого из родни… Говорит: "Книги — мои друзья. Вот и решил с ними доживать свой век".

Я попросил сержантов провести меня к хранителю библиотеки. По дороге я завернул к себе и захватил кое-что из съестного для старика.

Вскоре мы пришли на место. Дом постройки восемнадцатого или начала девятнадцатого столетия. Разрушенные два верхних этажа представляли собой печальное зрелище. Это было нагромождение изрешеченных осколками дверей, перегородок, оконных рам, ломаной мебели, хозяйственной утвари.

Встреча с учителем была трогательна. Станислав Сигизмундович обрадовался моему приходу. Горячо благодарил за внимание к нему со стороны наших солдат и офицеров.

В трех комнатах первого этажа на полках, на полу, на подоконниках стопками лежали книги.

В первой комнате стоял старинный диван красного дерева и три кресла да небольшой овальный столик. Стекол в рамах не было. Окна забиты фанерой и завешены одеялами. Только в первой комнате одно окно было закрыто большими листами чертежной бумаги, через которые проникал слабый свет.

Более полутора часов я пробыл у этого интересного собеседника, который так любовно оберегал собранное тремя поколениями книжное богатство. Теперь, когда Варшава освобождена и будет возрождаться, Станислав Сигизмундович решил передать все сохраненное родному городу.

Он очень просил меня принять в подарок книгу А. С. Пушкина, изданную в Петербурге в середине прошлого века, но я отказался. Ведь впереди еще была дорога на Берлин. А бронзовые медальончики в память А. Пушкина и А. Мицкевича, изготовленные в 1899 году, охотно принял, но тут же предупредил:

— Если возвращусь в Ленинград, передарю их Всесоюзному музею А. С. Пушкина. Да расскажу о нашей с вами встрече.

Крепко пожав руки, мы простились.

В тот же день я был у военного коменданта Войска Польского, полковника Яновского С. Г. и рассказал о встрече с хранителем ценной библиотеки. Комендант поблагодарил меня за заботу об учителе и сказал:

— Мне известно о библиотеке. Дом находится под наблюдением. А старика-патриота поддерживаем.

Прошло много лет… В один из дней я отправился в Музей-квартиру А. С. Пушкина на Мойку, 12 и передал памятный подарок, полученный мной в Варшаве в 1944 году, с которым прошел дорогой войны до Берлина. Через несколько дней пришел пакет. В нем было фото подаренных мною медальонов и сообщение о включении их в государственную коллекцию Всесоюзного музея А. С. Пушкина.

В КРЕПОСТИ БЕНДЕРЫ

юль 1940 года.

У здания военного коменданта города Бендеры было необычайно оживленно. Здесь стояли солдаты и командиры Красной Армии и непрерывно подходили группами и в одиночку покинувшие румынскую королевскую армию бывшие ее солдаты и офицеры, уроженцы освобожденного края.

Подойдя ближе, я увидел необычайную картину. В плотном кольце воинов Красной Армии стояла стройная, среднего роста пожилая женщина, одетая в форму сестры милосердия старой русской армии. На голове черная косынка, спускавшаяся на плечи, под накидкой виднелась белая подкладка. На ней было платье серо-голубого цвета. Белый передник с нашитым широким красным крестом довершал ее одеяние.

Отогнув у левого плеча косынку, она показывала воинам свои боевые награды, полученные в русско-японскую войну 1904–1905 годов и в мировую войну 1914–1918 годов.

Пробравшись поближе, я поприветствовал сестру милосердия. Она протянула мне руку и, крепко пожав, назвала свое имя, объяснила, что является участницей двух войн, в сражении с японцами под городом Мукденом была ранена, но не покинула поля боя, успела еще перевязать раны нескольким солдатам 145-го Новочеркасского полка. А в мировую войну находилась на русско-германском фронте.

— Второй раз я была ранена в бою под Фокшанами в Румынии в тысяча девятьсот шестнадцатом году, — продолжала Мария Михайловна.

Встреча меня очень заинтересовала. Я попросил ее отойти в сторону, чтобы продолжить наш разговор. Узнав, что я из Ленинграда, она взволнованно воскликнула: