Дороги, которые мы выбираем

Я видел, с каким недоумением выполнил его указание бурильщик. Еще с большим недоумением наблюдал он за тем, как принесли в штольню кусок железа, расщепленный с одного конца, как вставили в щель клин из мягкой заклепочной стали и Орлов приказал двум подсобным рабочим подняться на деревянный помост и кувалдами забить штангу в отверстие, клином вверх. После того как на конец выступающей из отверстия штанги была насажена шайба, а затем плотно прикручена гайка, мы' постояли несколько минут, задрав вверх головы, любуясь делом своих рук.

На другое утро я позвонил по телефону Кондакову и попросил его приехать. Через час он появился у меня в конторе.

Я долго обдумывал, с чего начать разговор. Я слишком хорошо знал характер этого человека, чтобы начать с пересказа прочитанных мною статей. Я чувствовал внутреннее недоверие Кондакова к теории, ко всему тому, что еще раньше, до него, Кондакова, не было воплощено в жизнь, не стало повседневной практикой. Поэтому я решил сделать ставку на неожиданность, на чисто зрительный эффект. Ничего не объясняя Кондакову, я повел его в штольню. Когда мы дошли до первого незакрепленного участка, я остановился и сказал:

— Вот что, Павел Семенович, так дальше жить мы не можем. Цемента нет по-прежнему…

Кондаков не дал мне договорить.

— Ты что из меня жилы тянешь? — отмахнулся он. — Ну нет ответа из главка, нет, понимаешь?

Он уже повернулся, чтобы идти к выходу.

— Павел Семенович, — сказал я как можно мягче и вкрадчивее. — Есть одна возможность… Мы можем обойтись даже наличным поступлением бетона, не сворачивая строительства. Мы даже можем завершить его досрочно. Давайте поднимемся наверх…

Я направил свет шахтерской лампы туда, на гайку.

— Ничего не вижу! — раздраженно произнес Кондаков. — Да в чем, наконец, дело, я тебя спрашиваю!

— Это штанга, понимаете, штанга! — сказал я, продолжая освещать свод туннеля своей лампой. — Такие штанги могут надежнее всякого бетона держать породу.

Я умолк, чувствуя, что мои слова звучат по меньшей мере неубедительно…

— Ты, что, Арефьев, в уме? — спросил Кондаков. — Прилепил какую-то гайку к породе и думаешь ею свод держать?

— Павел Семенович, выслушайте меня! — почти умолял его я, беря Кондакова за борт кожаного пальто. — Это не просто гайка. Это штанга, которую мы забили в отверстие, штанга с клином. А гайка лишь закрепляет штангу в породе, прижимает ее. Намертво. Таких штанг нужно установить не одну, конечно…

Кондаков резко повернулся и быстро пошел к лазу. А я почти бежал за ним и говорил:

— Павел Семенович, дослушайте же до конца! Это не я выдумал. Этот метод описан в технических журналах. Вы можете сами все это прочесть. Пишет инженер, кандидат наук… Там есть доказательства, ссылки на зарубежный опыт, расчеты… Хотите, я принесу вам эти журналы? Есть и заграничные источники…

Кондаков внезапно остановился и повернулся ко мне.

— Послушай, Арефьев, — угрожающе начал он, — ты мне этим зарубежным опытом не тычь! Они там невесть что наворотят, их конкуренция вынуждает, кризис, понял? А у нас система плановая, централизованная, ты это учти. На низкопоклонстве люди постарше тебя шею себе сворачивали. Если и надо чего оттуда перенять — есть люди наверху, поумнее нас, разберутся. Ты что же думаешь, если какой-нибудь кандидатик статейку тиснул, так это для нас закон? Ему, кандидатику, надо свое звание оправдать, вот он сидит и прожекты сочиняет. Может, он производства-то и не нюхал! А ты…

Он махнул рукой и стал спускаться.

— Павел Семенович! — крикнул я уже с отчаянием.

Кондаков даже не обернулся. Вскоре он скрылся в полумраке,

10

…Вечером, когда я сидел и обдумывал проект письма в защиту штангового крепления, ко мне пришел Григорий. По лицу его я понял, что он очень взволнован.

Некоторое время Григорий молча шагал по комнате, потом остановился передо мной и сказал:

— Собственно, мне надо было бы побыть одному… Обдумать. Но я сейчас не могу быть один. Вот!

Он так торжественно и категорически произнес это «вот», точно завершил какой-то спор со мной.

Я молчал, понимая, что через минуту-другую Григорий сам расскажет, в чем дело. Но это произошло'не сразу. С шумом отодвигая от стола стул и усаживаясь на него, Григорий сказал:

— Скажу тебе откровенно, Андрей, между нами были размолвки, и, может быть, ты теперь не очень склонен выслушивать мои душевные излияния. Эта глупая история со статьей… Ну, наверное, я был тогда не прав. Ну вот, видишь, я признаюсь. Хочу, чтобы между нами было все, как прежде… Иначе мне трудно будет сказать то, что я хочу…

Он вытащил из кармана измятую пачку «Беломора», спички, долго перебирал их в коробке, но, видимо, так и не нашел целой.

— У тебя есть спички? — неуверенно спросил он.

— Нет. Сколько раз я тебе советовал не класть в коробку обгорелые спички!

Григорий швырнул коробку на стол, взял в рот незажженную папиросу, вынул ее, сломал, бросил и сказал:

— Месяц назад я бы не задумываясь рассказал тебе все. Но теперь… Мы по-прежнему друзья, Андрей?

— Да, мы по-прежнему друзья, — ответил я. — Не понимаю, как тебе пришло в голову сомневаться в этом?