Дороги и тропы

Почти любой город ночью по-особому интересен. Но тут, помимо всего, мы услышали песню. Мы разыскали место, где пели, и закончили день в доме, необычном, как и сам город. В кованых подставках горели свечи. Возле деревянной стены стояла долбленная из липы посуда, в которой мнут виноград для вина. Тут же стояли деревянные бочки. На крючьях висели связки лука и чеснока. Хор и танцоры мцхетской самодеятельности в этот вечер справляли победу на каком-то большом конкурсе в Тбилиси. Мы сейчас же были посажены за общий стол. Вино из бочки, грузинский сыр, кукурузная мамалыга, помидоры, шашлык, груши и какие-то травы... Но главное — за столом были песни. Старинные грузинские песни: тягучие, с подголосками, с грустными и озорными переливами... Песня, прожившая сотни лет, многое может сказать за столом, потому что идет от сердца. Даже не зная слов, угадываешь печали и радости прожитого людьми...

РОСТОВ ВЕЛИКИЙ

Отправляя письма в большой южный город Ростов, на конверте обязательно пишут: «Ростов-на-Дону», смутно догадываясь, что есть и еще где-то какой-то Ростов. Он действительно есть. И не всем известно, что огромный южный Ростов — дитя в сравнении с незаметным, маленьким Ростовом северным.

Ростову на севере было 900 лет, когда в устье Дона рубили первую избу. Москва была деревенькой, когда Ростов называли не иначе как Ростовом Великим. Город имел в свое время такую же славу, как Киев и Новгород. Первый раз Ростов летописцами упомянут в 862 году — тысяча сто четырнадцать лет назад. Попытаемся представить эту глыбищу времени, отмерим тысячу с лишним лет не назад, а вперед. Каждый год теперь рождаются новые города. Вообразим: нынешние Дубна, Комсомольск-на-Амуре или Ангарск простояли тысячу сто с лишним лет. На земле 3090 год... Какой фантаст решится предсказать, что будет и чего не будет на Земле в то далекое время? Вот что такое тысяча лет, Ростов преодолел эту толщу времени. И мы с любопытством и восхищением разглядываем его как некий корабль, приплывший из страны с названием Древняя Русь.

В Ростове я бывал много раз и по делам, и просто так, когда надо остепениться от суеты, и всегда Ростов для меня начинался с дороги к нему.

Дорога из Москвы в Ярославль такая же древняя, как два ее конечных пункта и как все маленькие городки, деревушки, монастыри и церкви, посаженные на ней, как драгоценный жемчуг на прочной нитке.

Старинная дорога не поросла быльем. Это один из самых оживленных трактов страны. Вперемежку со стариной краснеют на дороге бензоколонки, гудят под колесами бетонные мосты, рядом с рублеными домами — стеклянный фонарик кафе, течет половодье машин с грузами и туристами.

На этой дороге задремать невозможно. Вот плывущий перед тобою поток машин, кажется, сейчас с разгона сплющится от удара о розовую церквушку, упрямо стоящую на пути. Но привыкшие к прямым линиям машины тут делают петлю, обтекают церквушку, и она остается гордо стоять, со всех сторон открытая взгляду. Нарисованный на ней бородатый бог вполне уживается с ликом молодого милиционера-орудовца на дорожном щите...

А уже маячит, теряясь в красках вечернего облака, еще одна колокольня. Дорога стелется по задумчивым перелескам, заполненным дымом молодой зелени. В этих местах дороги я почему-то всегда вспоминаю картины Рериха. Лобастые косогоры, полоски полей между пятнами леса. А дальше еще волна косогоров, низин, зеркальца опушенной кустами тихой воды. Белую лошадь на этой земле, даже если она трется о телеграфный столб, фантазия легко обращает в лошадь Алеши Поповича, который вполне мог в этих местах проезжать, потому что родился, как утверждает былина, в деревеньке возле Ростова.

Дорога между тем приготовила что-то совсем необычное. Колокольня, смутно темневшая в облаках, обернулась теперь сплошным облаком куполов, золотистых, серебряных, синих в золотых звездах. Все это стремительно выплывает навстречу из-за бугра. И вот уже машина въезжает в ярмарочно-пестрый, нарядный и какой-то радостный городок. В центре — крепостного вида стена, может быть, чуть более низкая, чем стена в Московском Кремле. А за стеной каким-то странным, праздничным цветником стоят и строгие, и пышно-пестрые церкви, колокольни, часовенки, терема. Тут видишь вдруг сытого рослого монаха в темной до пят одежде, в черном клобуке — деловая походка, в руке какие-то книги, широченный рукав качается в такт скорым шагам. А все пространство между церквами заполнено, старухами и туристами. Старухи, по всему видно, пришли из неближних мест. Усталые, сидят на каменных папертях, пьют молоко из бутылок, ломают краюхи деревенского хлеба. Обходя лавру, старухи поминутно крестятся, целуют камень у потемневшей иконы святого Сергия. От поцелуев на камне образовалось изрядное углубление...