Дороги богов и демонов

Тут она, кажется, поняла их беззвучную беседу и слегка покраснела. «Девственный мир, — заключил про себя циничный Отшельник, — женщины здесь еще умеют стесняться!»

Садясь за стол, меча она, впрочем, не сняла. Ели руками. После еды вытерла белые и совершенно ненатруженные ладони лежащим под глиняной тарелкой листом, похожим на лопух. Гости молча сделали то же. Тогда она глянула им в лица прозрачным прохладным взглядом и произнесла:

— Вечер приближается. Ночью небезопасно идти по лесу даже таким как вы. Оставайтесь, и ложитесь возле огня. Я вас покину, утром вернусь, покажу дорогу и расскажу, что смогу. За меня не бойтесь! — упредила она вопрос. — Они напали врасплох, но просчитались, больше этого не повторится. Я не допущу. Лес для меня не страшен, но вам лучше туда без помощи не ходить. Вы все поняли?..

…Под утро Отшельнику явилось сновидение. Он сидел в кабине родного «Хьюза», стянутый привязными ремнями, прекрасно понимая, что спит. Рядом, в кресле второго пилота, находился кто-то… с ослиной головой. Голова издала издевательское ржание. Он с трудом стряхнул мерзкое видение и раскрыл глаза. Странно, но спать больше не хотелось, — от узкого незастекленного окна сквозил белый утренний свет. Отшельник заворочался под теплым одеялом из черной шерсти. Ржание повторилось.

Он поднялся бесшумно, пристегнул кобуру «Глока». Спали, не раздеваясь, вполне благоразумно, и оружие держали под рукой. И во сне системы тревоги у обоих не выключались, но Илья мирно сопел, завернувшись в серое одеяло. Отшельник нагнулся, потрогал ему лоб — не горячий. И потом только выглянул в окно.

На опушке, полускрытой туманом, на фоне ветвей кряжистых деревьев, он увидел два силуэта. Один — знакомый, женщины в белом. Второй — белой лошади с роскошной волнистой гривой. Животное потряхивало головой, словно говорило о чем-то человеку. Вот оно повернуло голову, — на лбу серебром заблестел единственный витой рог. Женщина оглянулась: было слишком далеко, но она словно бы увидела свидетеля — и кивнула ему. Потом единорог прянул в чащу, а его укротительница пошла к дому, шелестя по мокрой траве длинным подолом и чему-то улыбаясь про себя. Странник (деваться было некуда) вышел навстречу. Они говорили долго, пока не взошло солнце, и не высохла роса.

Илья выплывал из забытья, еще слыша знакомый голос и видя черные волосы. В левом ухе звенело, но приятно, тихонько. Голова стала ясной, а желудок терзался молодым здоровым голодом. Илья вытянулся, сгоняя сон. Тень мелькнула в золотых лучах, падающих на пол из оконных проемов. Отшельник казался моложе, глаза его живо и ярко блестели, но блеском естественным, без все еще пугающего Илью серебряного оттенка. Учитель присел рядом. Зевнул, показав красивые крепкие зубы, почесал над бровью.

— Ты мог бы рекламировать зубную пасту среди крокодилов. — Ученику вдруг тоже захотелось зевать.

— Они противные — зеленые и мокрые, как моя жизнь. Прогуляемся? Я тебе давно не устраивал спарринга.

— И на том свете нет мне покоя!

— Гы-ы! Ты же здесь со мной. Вот помру — избавишься, наконец, и будешь…

— Ага, а тебе сколько лет? Принесешь еще венок на мою могилку. Лучше без надписи. А то напишешь такое…

— Годы у меня, сколько ни есть, все мои, а за могилкой пригляжу обязательно. Про венок напомни, когда понесем тебя хоронить. А вставай-ка, Илья Муромец, пока живой. Я тебе кое-что покажу.

…Илья, уходя от рассекающего удара рукой, перекатился на спину и взмолился:

— Все, все, не надо, хватит уже!

— Жилки дрожат? — Тренер, полуголый, опустился на мшистый камень у воды и загляделся на блеск. Сюда, на берег лесного озера, он привел друга. Совсем небольшое зеркало в форме восьмерки лежало среди старых стволов, еще могучих, но уже подточенных долгим сроком жизни и свежей порослью от своих же семян. Деревья сами сохранили под ветвями тех, кто вывернет их из земли, но еще не скоро. Очень не скоро.

— Ты как его нашел? — Илья опустился рядом на колени, с сожалением оглядел порванную в плечах черную футболку, и принялся умываться прохладной и очень чистой водой.

— Рассказала наша общая знакомая. Но это не единственное мое открытие. — Голубоглазый паранорм опустил ладонь в воду и заставил пальцы чувствовать убыстряющееся покалывание.

— Еще что?

— Еще я узнал, куда от нас ушли единороги. — В ладони образовалась полукруглая льдинка, и Отшельник ловко отправил ее Илье за шиворот.

— А! Гад ползучий! Ф-с-с… — Отшельник засмеялся, глядя на прыжки и ужимки бедолаги.

11

— Мир вам! Простите, что мы вмешались в ваше веселье, но нас вынуждают обстоятельства. — К ним обоим снова обращались мысленно. На этот раз Илья даже не удивился. Он подспудно ожидал какой-нибудь гадости от жизни, и вот — свершилось. Пространство заколебалось, вода пошла волнами, на берегу возникла беседка из розового и белого мрамора. Из тени колонн вышли трое, остановились поодаль. От них не веяло угрозой, но не исходило и живого тепла симпатии. Скорее, Илья назвал бы это отстраненным доброжелательством. Так смотрит энтомолог на вылупление редкой бабочки.