Хижина вождя располагалась в центре посёлка, на утоптанной земляной площади, служившей местом собраний всего рода, и почти ничем не отличалась от остальных подобных строений, разве что была чуть больше по размерам. Откинув циновку, закрывавшую вход, вождь пропустил Хан-Шэ вперёд и вошёл сам. Полумрак хижины рассеивало багровое свечение устроенного посередине очага из круга камней. Вокруг очага на расстеленных на земле циновках восседали трое седовласых с неподвижно-каменными лицами. На огне очага на длинных железных прутьях жарилось мясо, капли жира стекали в огонь и сгорали с шипением, распространяя вокруг резкий, но не неприятный запах. Сидевшие у огня не произнесли ни слова, когда вошедшие опустились на циновки у очага. Затем вождь поднял стоявший на земле сосуд с узким горлом, поднёс его ко рту, сделал несколько глотков и передал посудину человеку. Хан-Шэ последовал примеру хозяина хижины. Нёбо слегка обожгло, потом по жилам растеклось приятное тепло. "Какой-то хмельной напиток — и не из самых худших. Конечно, это не
— Когда ты вышел из Леса, не все старейшины приняли тебя. — Вождь окинул быстрым взглядом сидевших подле огня. — Некоторые считали, что ты злой дух Леса, принявший облик человека, и что тебя следует отдать Реке и рыбам хам-хам. Мы спорили…. Сошлись на том, что злой дух, пришедший с тайным, знал бы наш язык и обычаи, тогда как ты…. В общем, тебя оставили в Доме. Сегодня ты одолел хугу-хугу и спас очень многих из народа ан-мо-куну. Но всё-таки, поскольку дар речи к тебе вернулся, расскажи о себе. Мы живём среди опасностей, и должны знать многое, чтобы род продолжал жить. Говори, Хан-Шэ, мы слушаем.
— Я мало что могу сказать вам, вождь и старейшины. Я не помню ничего из своей прошлой жизни …
— Ты не помнишь корабля, Хан-Шэ?
— Нет, мудрый. Я не помню ничего. Загляните в меня, и вы увидите… — человек вдруг осёкся. Как могут лесные дикари
Однако ничего не произошло, видимо, старейшины сочли его слова привычным оборотом вежливости, ритуалом, принятым в собственном племени Пришедшего-из-Леса.
— Хорошо, Хан-Шэ. Сегодня мы согласны с вождём, — на этот раз заговорил другой старейшина — ты можешь остаться среди нас. Пусть будет так…
«Остаться среди вас… Вы чистые сердцем дети природы, часть того самого Леса, в котором вы живёте и которого боитесь. Что мне ваша жизнь, мне, который…» — и тут снова в виски плеснула уже ставшая знакомой боль.
— А ты не боишься, Старший Охотник, — третий из стариков вдруг обратился прямо к вождю, — что при своих талантах Хан-Шэ захочет занять твоё место? Это вызовет смуту и кровь, вождь.
«Глупые дети! Неужели вы всерьёз думаете, что власть вождя маленького лесного племени — это предел моих мечтаний?» — подумал человек, но ничего не сказал вслух.
— Я ничего не боюсь, мудрый, и ты знаешь это. Вождем охотников становится лучший, и он обязан подтверждать своё право каждый год. Если меня сменит более достойный, тем лучше для всего племени ан-мо-куну.
Суровая отповедь вождя поставила точку в этом недолгом споре. Собственно говоря, спора и не было — просто соблюдался ритуал. Кувшин с хмельным снова пошёл по кругу, затем по второму, а жареное мясо было просто великолепным на вкус. А потом Старший Охотник вновь заговорил:
— И ещё одно, Хан-Шэ. Моя дочь…Она была женой лучшего из молодых охотников рода, но всего лишь три дня. Потом её молодой муж ушёл в лес и не вернулся — прыгающая змея впилась ему в горло. Ты великий охотник, и моя дочь сможет быть хорошей матерью для твоих сыновей — племени нужны дети, наша жизнь коротка, и слишком многие уходят в Хижины Предков до наступления старости. Хоэ!