Дорога в жизнь

И снова, как вначале, когда в детский дом пришли мои друзья и помощники Алексей Саввич и Екатерина Ивановна, я по утрам просыпался с ощущением: что такое хорошее у нас? А, Владимир Михайлович! Я знал, что он для нас – счастливейшая находка. Где-то я читал однажды и выписал на память: «Душе моей, еще не как следует окрепшей для жизненного дела, нужна близость прекрасных людей, чтобы самой от них похорошеть». Я видел и знал: около наших ребят есть люди, которые помогают им хорошеть душевно.

А ко всему Владимир Михайлович был и географ и математик. С картой нашего района он познакомил всех ребят, больших и малых. Потом обучил старших измерять расстояния по плану и по карте. Они узнали про масштаб числовой и линейный. Научились переводить один масштаб в другой. Ни один день у нас не проходил даром. Ребята и не догадывались, что каждый день был подготовкой не только к сражению с ленинградскими пионерами, но и к первому сентября, когда все они сядут за парту.

«Владимир Михайлович рассказывает!» – говорил кто-нибудь в свободный час, и все сбегались туда, где был Владимир Михайлович.

А рассказывал он так, словно все эти вчерашние беспризорники и «трудные дети» – ровня ему, его сверстники и товарищи. Король ходил за ним по пятам, совсем как Чок, тоже ставший всеобщим любимцем у нас (только к Чоку, пожалуй, относились более почтительно, менее простодушно-доверчиво, чем к его хозяину: он был строгий и фамильярностей не терпел ни от кого, кроме разве Костика). И нередко, встречая взгляд Короля в такие минуты, когда Владимир Михайлович рассказывал что-нибудь в кругу ребят, я читал в этих вспыхивающих золотыми искрами веселых глазах: «Ай да мы! Такое для нашего дома раздобыли!»

Мы больше не возвращались к разговору о том, что с осени Владимир Михайлович будет преподавать у нас. Но он, должно быть, и сам понимал уже, что иначе невозможно. Он приходил к нам часто, обычно часам к пяти, и уходил под вечер, всегда в сопровождении троих-четверых ребят. Они провожали его по очереди: это было большим удовольствием, которое, по справедливости, должно было доставаться на долю каждого.

– Смотрите, – говорил Владимир Михайлович, поднимая голову к звездному небу, – вот созвездие Лебедя… Нет, вы не там ищете – вот, правее… видите? Запомните: разведчику, путешественнику нужно знать небо наизусть. Ладно, погодите – завтра покажу вам всем, если только небо будет чистое…

«Наш университет на дому», – называл его Алексей Саввич.

36. ГАНС И ЭРВИН

За ребятами из Германии мы просили поехать Софью Михайловну, которая недурно говорила по-немецки.

– С удовольствием. Только пускай со мной поедет Андрей.

– Зачем? Не надо бы, Софья Михайловна, – с сомнением в голосе говорит Жуков.

– Незачем! – бурчит и Подсолнушкин. – Свяжешься с ним, а потом расхлебывай…

– Если за ребятами приеду не только я, взрослый человек, но и хоть один их сверстник, будет гораздо лучше. Они будут свободнее себя чувствовать, свободнее разговаривать. Вот представь себе, что это за тобой приезжают, – как бы ты…

– Да что вы, не знаете, что ли, Репина? – почти с отчаянием вмешался молчавший до сих пор Суржик. – Верно Пашка говорит: он выкинет чего-нибудь, потом позору не оберемся.

А Король молчал. Он всегда молчал, когда речь заходила о Репине, словно зная, что его мнение может быть пристрастным, или не желая, чтобы его заподозрили в этом.

– Как ты скажешь, Король? – спросил Саня.

– Меня про него не спрашивайте…

– Я снова прошу, – суховато повторила Софья Михайловна, – послать со мной Репина. Он владеет немецким и поможет мне.

– Петька! – сказал Жуков.

Он никогда не отдавал Петьке пространных распоряжений, и не было случая, чтоб Петька не понял его или ошибся. Он тотчас убежал, а еще через минуту появился вместе с Андреем. Андрею как будто было все равно, зачем его звали, чего от него хотят. «Ладно, ничего особенно хорошего я от вас не жду, но выслушать могу», – говорило его чуть настороженное лицо.

– Завтра Софья Михайловна поедет за немецкими ребятами. Она просит, чтоб тебя послали с ней.

Молчание. Репин все так же равнодушно смотрит в стену где-то между Жуковым и Суржиком. Саня хмурится, откашливается и, выждав еще полминуты, добавляет:

– Поедешь с Софьей Михайловной девятичасовым. Скажешь дежурному, чтоб тебя накормили раньше всех.

– Могу я узнать, в чем будет заключаться моя роль?

Санькино терпение наконец лопается.

– Твоя роль, – говорит он со злостью, – будет заключаться в том, чтобы быть человеком.

– Надо ребят встретить по-хорошему, по-хорошему с ними поговорить, – миролюбиво вставляет Алексей Саввич. – Надо объяснить, что мы их ждем.

– Скажи, что им у нас будет не скучно! – заявляет Петька. Этот в последнее время стал совсем храбрый и вмешивается во все дела и разговоры. Только здесь, в совете детского дома, он еще немного робеет и, выговорившись, поскорей прячется за чью-нибудь спину. – Скажи, у нас ребят много. И лес. И речка. И пинг-понг!

Софья Михайловна серьезно выслушивает Петьку и поворачивается к Репину: