Дорога в рай (Рассказы)

    Я еще посопротивлялась немного, и потом, помнится, он сказал: "Моя дорогая леди Понсонби, в этом нет ничего безнравственного. Искусство безнравственно лишь тогда, когда им занимаются дилетанты. То же - в медицине. Вы ведь не станете возражать, если вам придется раздеться в присутствии врача?"

    Я сказала ему, что стану, если я пришла к нему с жалобой на боль в ухе. Это его рассмешило. Однако он продолжал убеждать меня, поэтому спустя какое-то время я сдалась. Вот и все. Итак, Лайонель, дорогой, теперь ты знаешь мой секрет.

    Она поднялась и отправилась за очередной порцией бренди.

    – Ты мне правду рассказала, Глэдис?

    – Разумеется, все это правда.

    – То есть ты хочешь сказать, что он всех так рисует?

    – Да. И весь юмор состоит в том, что мужья об этом ничего не знают. Они видят лишь замечательный портрет своей жены, полностью одетой. Конечно же, нет ничего плохого в том, что тебя рисуют обнаженной; художники все время это делают. Однако наши глупые мужья почему-то против этого.

    – Ну и наглый же он тип!

    – А по-моему, он гений.

    – Клянусь, он украл эту идею у Гойи.

    – Чушь, Лайонель.

    – Ну разумеется, это так. Однако скажи мне вот что, Глэдис. Ты что-нибудь знала об этих... так сказать приемах Ройдена, прежде чем отправиться к нему?

    Когда я задал ей этот вопрос, она как раз наливала себе бренди; поколебавшись, она повернула голову в мою сторону и улыбнулась мне своей шелковистой улыбочкой, раздвинув уголки рта.

    – Черт тебя побери, Лайонель, - сказала она. - Ты дьявольски умен. От тебя ничего не скроешь.

    – Так, значит, знала?

    – Конечно. Мне сказала об этом Гермиона Гэрдлстоун.

    – Так я и думал!

    – И все равно в этом нет ничего дурного.

    – Ничего, - согласился я. - Абсолютно ничего.

    Теперь мне все было совершенно ясно. Этот Ройден и вправду нахал, да еще и взялся проделывать самые гнусные психологические фокусы. Ему отлично известно, что в городе имеется целая группа богатых, ничем не занятых женщин, которые встают с постели в полдень и проводят остаток дня, пытаясь развеять тоску, - играют в бридж, канасту, ходят по магазинам, пока не наступит час пить коктейли. Больше всего они мечтают о каком-нибудь небольшом приключении, о чем-то необычном, и чем это обойдется им дороже, тем лучше. Понятно, новость о том, что можно развлечься таким вот образом, распространяется среди них подобно эпидемии. Я живо представил себе Гермиону Гэрдлстоун за карточным столиком, рассказывающую об этом какой-нибудь своей подруге: "... Но, дорогая моя, это просто потрясающе... Не могу тебе передать, как это интересно... гораздо интереснее, чем ходить к врачу..."

    – Ты ведь никому не расскажешь, Лайонель? Ты же обещал.

    – Ну конечно нет. Но теперь я должен идти. Глэдис, мне в самом деле уже пора.

    – Не говори глупости. Я только начинаю хорошо проводить время. Хотя бы посиди со мной, пока я не допью бренди.

    Я терпеливо сидел на диване, пока она без конца тянула свое бренди. Она по-прежнему поглядывала на меня своими погребенными глазками, притом как-то озорно и коварно, и у меня было сильное подозрение, что эта женщина вынашивает замысел очередного скандала. Глаза ее злодейски сверкали, в уголках рта затаилась усмешка, и я почувствовал - хотя, может, мне это только показалось, - опасность.

    И тут неожиданно, так неожиданно, что я даже вздрогнул, она спросила:

    – Лайонель, что это за слухи ходят о тебе и Жанет де Пеладжиа?

    – Глэдис, прошу тебя...

    – Лайонель, ты покраснел!

    – Ерунда.

    – Неужели старый холостяк наконец-то обратил на кого-то внимание?

    – Глэдис, все это так глупо.

    Я попытался было подняться, но она положила руку мне на колено и удержала меня.

    – Разве ты не знаешь, Лайонель, что теперь у нас не должно быть секретов друг от друга?

    – Жанет - прекрасная девушка.

    – Едва ли можно назвать ее девушкой.

    Глэдис помолчала, глядя в огромный бокал с бренди, который она сжимала в ладонях.

    – Но я, разумеется, согласна с тобой, Лайонель - она во всех отношениях прекрасный человек. Разве что, - очень медленно проговорила она, - разве что иногда она говорит весьма странные вещи.

    – Что еще за вещи?

    – Ну, всякие... о разных людях. О тебе например.

    – И что же она говорила обо мне?

    – Да так, ничего особенного. Тебе это неинтересно.

    – Что она говорила обо мне?

    – Право же, это даже не стоит того, чтобы повторять. Просто мне это показалось довольно странным.

    – Глэдис, что она говорила?

    В ожидании ответа я чувствовал, как весь обливаюсь потом.

    – Ну, как бы тебе сказать? Она, разумеется, просто шутила, и у меня и в мыслях не было рассказывать тебе об этом, но мне кажется, она действительно говорила, что все это ей немножечко надоело.

    – Что именно?

    – Кажется, речь шла о том, что она вынуждена обедать с тобой чуть ли не каждый день или что-то в этом роде.

    – Она сказала, что ей это надоело?

    – Да.

    Глэдис Понсонби одним большим глотком осушила бокал и подалась вперед.

    – Если уж тебе действительно интересно, то она сказала, что ей все это до чертиков надоело. И потом...

    – Что она еще говорила?

    – Послушай, Лайонель, да не волнуйся ты так. Я ведь для твоей же пользы тебе все это рассказываю.

    – Тогда живо выкладывай все до конца.