Дорога мстителя

– Слыхал, – стараясь казаться равнодушным, ответил Саша. – Что, и у вас они есть?

– Они теперь везде, парень, – неожиданно зло ответил Ермолаев. – Вижу, ты их тоже… любишь?

– Люблю, до смерти, – буркнул Саша. Да уж, шпион из него… так себе. Как пуля из… Надо лучше следить за лицом. – И что они тут натворили?

– Да приехали в прошлом году летом, сказали, что будет у нас бетонное шоссе, каменный вокзал и паровозы станут ездить. Ту-ту! Чух-чух-чух! – Ермолаев изобразил, как едет поезд. – Ха! А ещё объявили «налог на занятых». Не знаю, что за штука, но примерно десятина. С урожаю. Тут у нас поменьше стало радости. Особенно у тех, с кого есть что брать. Но ничё, затянули пояса. Подумали ещё раз и решили, что всё клёво. Будем ждать паровозы. И самолёты. Осенью ордынские сборщики приехали, тюки с продуктами забрали и укатили.

– Понятно. Вы решили терпеть. Я думал, ваши люди томятся под гнётом… – не выдержал Сашка. Будто какой-то бес жил в нём и никак не хотел сидеть тихо, поджав хвост.

Фермер посмотрел на него и рассмеялся.

– Томиться, Саша, может только в печке каша. А люди ко всему привыкают. Даже в самом плохом начинают искать плюсы. Плюсы, они же и на кладбище есть. Много «плюсов». И люди убеждают себя. Убеждают близких и соседей. И постепенно все, кто бухтел… замолкают. Кроме разве что совсем бедовых. Тогда тем уже сообща обламывают рога. Или они сами из жизни выпиливаются. Нет, не пилой. Иногда верёвкой, а чаще спиваются или убредают в леса и горы, где их кушают волки да бурые мишки. А может, даже этими… убырами становятся. Потому что тяжело человеку против… коллектива.

Значит, и здесь про убыров слышали.

– Тут у нас хоть и давно торговое место, но сильно богатых-то нет. Община всем заправляла. Кто-то жил лучше, кто-то чуть хуже и батрачил иногда, но мельница общая, покосы, речка тоже. Даже генератором пользуемся по очереди. Нет, не дизельный он, а пиролизный, на дровах. Только земля считается того, кто её обрабатывает, но земли полно, в сто раз больше, чем нужно. Вроде, всё было честно. Но портиться начало ещё до их приезда. А я бузутёром был. Позицию имел. Вот и тут возмутился. За что? Зачем, мол, платить? Если защищать нас вроде не от кого. За паровозы через сто лет? Но староста новый, Берёзкин Коля, Николай Николаич, которого год назад выбрали – самые алкаши выбрали, потому что его дружок агрегат починил, и спирта стало – хоть залейся, – сказал: надо дружить с крутыми пришельцами. Когда эти приехали, его «лекторат» чумовой вообще плясал и записываться в СЧП готовился. Думали, что поживиться можно будет, чужие земли поразорять, добычу привезти. Но оказалось, что поживы – как с козла молока. Рекрутов не взяли у нас, мол, не нужны пока, хилые, мест нет в колонне. А вот десятину платить заставили. Понятно, что с тех, кто более работящий, взять можно больше.

Данилов слушал внимательно, подперев голову руками. И старался, чтобы лицо его ничего не выражало. Но Ермолаев начал объяснять, выбрав манеру разговора как с ребёнком, а это Сашу немного бесило.

– Ну, я и попытался народ подбить, чтоб не платить. Неправ был. Жизнь – сложная штука, Санёк. У каждого свои мотивы. Настоящие злыдни – только в книжках. Я читать-то плохо умею, мне батя пересказывал. Русские народные сказки, и даже толканутые. Ну, которые Толкин насочинял. Вот там сразу ясно, кто бобро, а кто зло. А в этой жизни все мы – бедолаги, за свой кус хлеба под солнцем боремся. Ну, а когда солнца нетути… ещё страшнее. У нас до сих пор рассказывают детям, что было Зимой. Той самой. У вас тоже старики бают об этом?

– Бывает. Слышал. Что в некоторых местах людей ели и только этим выжили.

– Это не байки, парень, а самая что ни на есть быль.

И вот тут Александр не сдержался.

– Мы тоже это помним. Но тем обиднее. Мы выжили. Остались людьми. И для чего?

«Чтобы страдать от уродов, которые хуже психов-людоедов? Которые забирают то, что сами не вырастили, и взамен обещаниями кормят?» – конец фразы он удержал в себе. Но и того, что было сказано, хватило.

– Сопляк. Это ты, как вижу, болтаешься по миру. Как говно в проруби, – сказал хозяин дома без злости, просто констатируя. – А у нас у всех дети, хозяйство. Нам проблем не надо. Надо, чтобы зло было наказано, ага? Типа того?

– Я считаю просто: есть плохие люди и хорошие, – произнёс Младший. – И плохим людям надо дать понять, что они были неправы. Иначе как помочь им исправиться?

Ермолаев посмотрел на него с тоскливым выражением.

– Издеваешься? Чувствую, ты и сам пострадал. И тебя тоже изломали. Душу твою…

– Намекаете, что я психикой повредился? Да люди, которых я встречаю, почти все ненормальнее меня.

Усилием воли Сашка успокоил себя, чтоб лишнего не сказать.

– Короче, сиди тихо, никому больше такого не говори, – заключил Ермолаев. – Иначе… нет, никому не сдам, ты не подумай. Просто выкину отсюда к чертям, за мост. И не смотри, что я на вид тюфяк… А соседи мои – не плохие люди. И староста Коля Берёзкин не мудак, только запутался.

– Они все трусы и подонки, если своими именами называть. Можно было драться. Скооперироваться с соседями…