Дорога издалека (книга вторая)

Не всех, кто воевал на стороне эмира, успели выловить бойцы Нобата Гельдыева. Едва настал удобный момент, стали появляться такие люди, промышлять себе пропитание, грабить путников, отнимать у них ценности. Другие, не решаясь показываться в тех местах, где их хорошо знали, подались в дальние аулы. Кое-кто сперва припрятал оружие, но потом решил избавиться от него. Продавали кому придется. А покупатели отыскивались. Немало оружия караванами уплывало за рубеж — в Афганистан. Там его скоро прибрали к рукам те, кто нашел в соседней стране пристанище после поражения и бегства эмира с остатками его войск. Сперва они, оставшись не у дел, занялись мелкой торговлей — скупали и перепродавали чай, каракулевые смушки. Войдя во вкус, принялись за золото и драгоценности, а потом за оружие.

Между тем в аулах южной части Лебаба люди недоброй славы, проходимцы и воры, впоследствии получившие известность, такие, как Керим-Чал, Овез-Ялт, Анна-Джугул решили, что настал их час. Они обзавелись оружием, подобрали в товарищи таких же непутевых и сделались главарями небольших банд. К ним примкнули дотоле скрывавшиеся сторонники эмира. Пока революционные отряды стояли гарнизонами в крупных аулах, бандиты отсиживались в глухих местах — в безлюдных зарослях вдоль Амударьи, на дальних колодцах в пустыне. Точно волки, которые по временам, когда мет добычи, грызутся меж собой, так и они, случалось, нападали один на другого, а чаще — на безоружных, мирных аульчан. Одних грабили, других убивали.

Не хотелось людям, чтобы красные отряды покинули аулы по Амударье. Все знали: как только они удалятся, вновь пойдут раздоры, междоусобицы. Так и служилось. «Командир Нобат Гельды в Бешире — смело отправляйся в пески», — это сделалось вроде как пословицей. Теперь не то. На Каршинскую дорогу хоть и носа не показывай.

Нужна была твердая, прочная власть. На первое время следовало назначить местных управителей — хакимов, которые бы распоряжались в аулах от имени центральной власти. Но где для этого взять людей?

Бывшие эмирские чиновники — бекча, казы, эмлекдары — покинули аулы, кто погиб в боях, кто бежал. Но приверженцев старого режима всюду пока оставалось сколько угодно. Это прежде всего баи, да еще аксакалы, кетхуда — племенные старейшины. Всеми правдами и неправдами начали они пробираться к власти. Где поодиночке, где сообща действовали, вербовали себе сторонников.

Ловко, осмотрительно орудовали подобные люди в Бешире после ухода отряда Гельдыева. До того ловко, что даже убежденные приверженцы нового строя — такие, как Джумакулчи, Сейтек-мастер, Молла-Аннакер, стали в конце концов заводить разговоры:

— Пора выбрать хакима. Но из кого выбрать? Из числа всеми уважаемых кетхуда, тех, кто годами постарше, что многое повидал, умеют чужую речь выслушать и свое слово молвить. Только такие и смогут послужить народу как следует. Конечно, теперь все равны, однако бедняк, если он ничего не повидал, ни в чем не разбирается, для подобного дела не подойдет. Только посмешищем станет для всех… Его и слушаться не будут. Как говорится, худородному подойдет очередь, а он не разумеет, какую дичь прежде гнать, какую ловчую птицу спускать…

Жизнь между тем входила в колею. Бешир издавна был на Амударье одним из пунктов, оживленной торговли; именно сюда приходили караваны, следующие на Лебаб из Карши, а также из менее крупных селений на земле узбеков — из Камачи, Кесби, Бешкента. В те времена караванами из Бешира везли много хлопка в нераскрывшихся коробочках — гоза, шерсти, кунжута, маша — местной чечевицы, а также бревна, балки, готовые двери для домов. Сюда же, в Бешир, особенно в осеннее время, доставляли пшеницу, рис, виноград, дыни. Следует еще упомянуть местное лакомство — халву всевозможных видов: кунжутную, тутовую. Ее продавали на базарах Бешира, Бурдалыка, Мекана, к торговля ею шла очень бойко.

Как-то зимой в ясный морозный день, когда резкий северный ветер пронизывал насквозь и, казалось, слово скажи, оно к усам примерзнет, песками Кизыл-Кум двигался немноголюдный торговый караван. Следовал он с запада — из Камачи, заночевал, не разводя огня, среди барханов западнее Чукурча и с рассветом направился к Беширу. Холодный ветер донимал караванщиков — все они надвинули себе папахи на самые брови, платками лица обвязали, иные не могли как следует сидеть верхом на ишаках — садились боком, свесив обе ноги на одну сторону, чтобы ветер не хлестал в лицо. Медленно всходило белесое, негреющее солнце. И вот справа, на бугре, завиднелся навес, стога сухой колючки — пастуший стан.

Посоветовавшись, решили, на всякий случай, идти к кошу не всем сразу, а отправить двоих, самых старших годами — Ходжамурада, который всеми признавался за вожака, и с ним Шами. А другие должны с верблюдами идти дальше. Но тут заговорил еще один из тех, что старше, Шерип-Кер: