— Самый обыкновенный, — сказала графиня Кендалль. — Кстати, полковник Гартфилд, теперь я должна просить вас меня простить: пожалуй, и правительство его величества виновато в той ненависти, какую сэр Роджер к нему питал. Кажется, он был чиновником и, по-видимому, не всегда мог похвалиться добрым отношением к нему английской администрации.
— Совершенная правда, — сказал майор Стентон. — Кэзмент служил в нашем консульском корпусе, и не думаю, чтобы воздавали должное его заслугам.
— Ну, конечно, он ведь ирландец, — сказала с милой настойчивостью графиня Кендалль.
— Жестокая, — галантно вскрикнул полковник Гартфилд, — жестокая и столь же несправедливая! Вы также ирландка. Но это никогда не помешает мне заявить, потому что это — правда, — что леди Антиопа — самая красивая женщина во всем графстве.
Д-р Грютли пожал плечами.
«Жалкий идиот», — пробормотал он.
Леди Флора расхохоталась.
— Очень любезно по отношению ко мне, — сказала она. — Но я не ревнива, не правда ли, господин профессор Жерар? Браво, полковник Гартфилд! Антиопа, что же вы не поблагодарите его, чего еще ждете?
— Ах, дорогой друг, она сердится на меня, — сказал полковник. — И, знаете, за что? За то, что я только сию минуту, во время танцев, спросил ее: назначено ли по-прежнему на завтра исполнение пророчества Донегаля.
Д-р Грютли вынул часы.
— Без двадцати четыре, — шепнул он мне на ухо. — И пока этот обшитый галунами кретин говорит пошлости дамам, знаете, что происходит в Дублине? Четыре батальона волонтеров созваны на сегодняшнее утро, к десяти часам.
Полковник Гартфилд наполнил свой бокал шампанским и чокался с графиней Кендалль.
— Ну, так как же? На завтра? — повторял он, до того нравилась ему его шутка. — На завтра?
— Ах, полковник, перестаньте вы приставать к Антиопе, — сказала леди Флора. — Лучше похвалите мой севрский сервиз, я только что получила его из Парижа.
— Сервиз очаровательный, — раздалось со всех сторон.
— Это — милое внимание со стороны моего друга Анри Сегвена, отличного фольклориста; надеюсь, вы все его знаете? По-моему, этот французский фарфор — по-настоящему прелестен.
— Севрский фарфор, — сказал майор Стентон, любивший, в разъяснениях полную точность и техническую обстоятельность, — изготовляют под Парижем, на фабрике того же наименования. Производством в настоящее время управляет господин Буржуа, я встречался с ним в Гааге, когда он был представителем Франции на Мирной конференции, Когда разразилась война, столь резко опровергшая всю его политическую метафизику, господин Буржуа, покорный голосу своей совести, удалился от политической жизни. Тогда-то французское правительство, озабоченное тем, чтобы такой ум не пропадал бесплодно, решило призвать его к управлению Севрской фабрикой.
— Вы допускаете, милостивый государь, небольшую ошибку, — заметил я.
— Всегда с признательностью принимаю всякую поправку, — сказал майор Стентон, с любезной улыбкой.
— Директором Севрской фабрики состоит Эмиль Буржуа, — сказал я, — профессор словесного факультета в Парижском университете. С Леоном Буржуа, хорошо известным французским политическим деятелем и пацифистом, с которым вы встречались в Гааге, у него только общего, что фамилия. Прибавлю, что Леон Буржуа, к счастью, не счел себя обязанным лишать нашу страну света своих познаний. Он в настоящее время состоит министром в кабинете Бриана и сенатором от Марны, того департамента, где производится шампанское.
— Очень интересная личность, — заметил полковник Гартфилд.
— Благодарю вас, господин Жерар, — сказал не без колкости майор Стентон. — И часты во Франции совпадения фамилий?
— Довольны часты, — ответил я и покраснел.
Ужин подходил к концу. Как это часто бывает в таких случаях, одни продолжали еще сидеть за столом, другие уже встали. Леди Флора придвинула свой стул к моему и развязно просунула свою обнаженную руку под мою.
Антиопа сидела в кресле и смеялась речам полковника Гартфилда, которые становились все более нежными. Красивый офицер завладел ее рукой и покрывал ее поцелуями. Молодой Реджинальд смотрел на это удивленными глазами, в которых ясно читалось неодобрение. Всякий раз, как руки леди Флоры крепче прижимала мою, рука Антиопы, так по крайней мере мне казалось, сильнее прижималась к ярким губам красивого полковника.
— Вы разрешите? — сказал я хозяйке, встал и подошел к маленькому буфету, где стояли виски. Там я застал д-ра Грютли, он с религиозным благоговением пил в обществе профессора Генриксена и нескольких пехотных и флотских офицеров. За исключением доктора, вся эта компания была, показалось мне, изрядно навеселе.
Грютли взял меня под руку и показал глазами на полковника Гартфилда. Тот как раз в эту минуту начал объяснять графине Кендалль, прижимая руку к сердцу, как он был бы рад, если бы ему пришлось ее арестовать за восстание в Трали, и он освободил бы ее и бежал вместе с нею.
— Целый мир поставили бы мы между нами и всеми другими... целый мир. В сущности, я солдат — только по одежде, а в самом деле, я — поэт, да, да, поэт.