Дорога доблести

Не буду утверждать, что из ушей Руфо пошел дым. Но его затрясло, словно брезент на веревке во время грозы, раздались какие-то ни на что не похожие звуки. Затем он как-то вдруг снова оказался в фокусе, как телевизионное изображение. Теперь он стал явно больше по весу, на несколько дюймов выше ростом и несравненно более устойчив. Его кожа приобрела ярко-розовый оттенок вместо прежнего мертвенно-бледного.

— Благодарю, миледи! — сказал он весьма живо, и голос его был чист и свеж. — Надеюсь когда-нибудь отплатить вам той же монетой.

— Разве что когда греки снова начнут отсчитывать время по календам[111],— согласилась Стар.

Руфо отвел многоножек в сторонку, накормил их, открыв шкатулку и достав оттуда большие куски свежего мяса. Арс Лонга съела не меньше полцентнера, Вита Бревис и Морс Профунда — еще больше. В пути эти животные требуют высокобелковой диеты. Закончив эту работу, Руфо присвистнул и стал готовить стол и стулья для Стар и меня.

— Цветочек, — спросил я Стар, — а что это еще за оживитель?

— Это старый семейный рецепт:

Зев ехидны, клюв совиный,
Глаз медянки, хвост угриный,
Шерсть кожана, зуб собачий
Вместе с пастью лягушачьей…

— Шекспир, «Макбет».

— …Вслед за жабой в чан, живей… Нет, милорд, Уилл получил его от меня. Такой уж народ эти писатели — тянут все, что плохо лежит, стачивают напильником заводские серийные номера, а потом говорят, что это ими придумано. Я же получила рецепт от моей тетушки — другой, той, что была профессором медицины по внутренним органам. Стишок облегчает запоминание, настоящие же ингредиенты куда сложнее, ведь никто не знает, когда именно тебе может понадобиться лекарство от похмелья. Я составила его вчера вечером, зная, что Руфо, хотя бы ради целости наших драгоценных шкур, должен быть сегодня в отличной форме. На всякий случай, любовь моя, я приготовила две порции — одну в расчете на тебя. Ты ведь привык прощаться с нашей аристократией в весьма поздний час.

— Семейный недостаток. Ничего не могу поделать.

— Завтрак готов, миледи.

Я предложил Стар руку. Горячие блюда были горячи, холодные закуски — охлаждены. Эта новая шкатулка ярко-зеленого цвета с чеканным изображением герба Дораля имела приспособления, отсутствовавшие у потерянной. Все было безумно вкусно, а вина — превосходны.

Руфо ел с аппетитом за своим столиком и внимательно поглядывал на нас. Когда он подошел к нашему столу, чтобы добавить вина в салат, я выложил ему новости:

— Руфо, старый товарищ, миледи Стар и я сегодня сочетаемся браком. Прошу тебя быть моим шафером и оказать помощь в этом деле.

Бутылка выпала из рук Руфо.

Потом он принялся обтирать меня и вытирать стол. Когда же он наконец закончил, то заговорил, обращаясь исключительно к Стар.

— Миледи, — с трудом выговорил он. — Я мирился со многим и ни разу не жаловался, по причинам, о которых я умолчу. Но сейчас вы зашли слишком далеко. Я не позволю…

— А ну-ка, прикуси язычок!

— Да, — согласился я, — прикуси, а то я возьму нож и отрежу кусок. Что мы с ним сделаем? Зажарим? Отварим?

Руфо взглянул на меня, потом резко повернулся и ушел к своему столику. Стар сказала тихонько:

— Милорд, любовь моя, мне очень жаль.

— Что это? Кто его укусил? — Затем в голову пришло самое вероятное: — Стар! Руфо ревнует?

Она ужасно удивилась, начала хохотать, потом тут же остановилась:

— Нет, нет! Дело совсем в другом. Руфо… Ладно, у Руфо свои странности, но на него можно положиться в главном. А он нам сейчас просто необходим. Не обращай внимания. Прошу тебя, милорд.

— Как прикажешь. Для того чтобы я перестал себя чувствовать счастливым в такой день, потребуется нечто более существенное.

К столу Руфо вернулся с уже ничего не выражающим лицом и продолжал прислуживать нам. Затем, не говоря ни слова, сложил багаж, и мы тронулись в путь.

Дорога привела нас к деревенскому выпасу. Здесь мы оставили Руфо и пошли разыскивать Глашатая. Его лавочка находилась в косом переулке, где обнаружить ее было довольно легко. Подмастерье Глашатая бил в барабан прямо у входа, выкрикивая выборку из сплетен толпе местных жителей. Мы растолкали толпу и вошли в дом.

Сам Глашатай сидел за столом, держа в каждой руке по бумаге. Третий манускрипт служил подставкой для его ног, покоившихся на столешнице. Он поднял глаза, быстро опустил ноги на пол, вскочил, шаркнул ножкой и жестом указал нам на кресла.