Дорога доблести

— Ничего такого я не знаю, — буркнул он сварливо. — Ведь все случается когда-нибудь впервые. Если поведение мерзавца всегда можно вычислить, то ты-то — человек чести, и это меня пугает. А может, мы провернем это дело через коммуникатор?

— Брось, Руфо. У меня нет больше никого, к кому я мог бы обратиться. И я хочу, чтобы ты говорил откровенно. Знаю, что адвокаты по брачным делам действуют по своим правилам и, разумеется, должны быть гарантированы от ударов по морде. В память о той крови, что мы пролили вместе, я прошу дать мне совет. И от чистого сердца, разумеется.

— Даже так — разумеется! А в последний раз, когда я рискнул дать его тебе, ты был готов отрезать мне язык. — Он посмотрел на меня без удовольствия. — Но в делах дружбы я всегда был ослом. Слушай, я предлагаю тебе честный вариант: ты будешь рассказывать, я буду слушать… и если получится так, что твой рассказ окажется слишком долог, а мои старые больные почки не выдержат и мне придется покинуть твою приятную компанию на некоторое время… Что ж, тогда ты поймешь меня неправильно и в гневе удалишься, после чего мы никогда больше не вернемся к этому предмету. Идет?

— О’кей.

— Тогда председательствующий предоставляет вам слово. Начинайте.

И я начал. Изложил свою дилемму и свой крах, не жалея ни себя, ни Стар (я же делал это и ради ее самой, а говорить о интимных делах нужды не было — тут все было в порядке). Я подробно рассказал о наших ссорах и о многом другом, чему, вообще-то говоря, лучше оставаться в узком семейном кругу. Но — пришлось.

Руфо слушал. Потом встал и начал прохаживаться, вид у него был встревоженный. Раз он с сожалением поцокал языком — это когда речь зашла о просителях, которых Стар привела в дом.

— Ей не надо было звать своих горничных. Но забудем об этом, парень. Она никогда не понимала, что мужчины могут смутиться, видя женщин, действующих согласно своей натуре. Давай-ка забудем об этом. — Потом он сказал: — Не надо ревновать к Джоко, сынок. Он же простак — сапожные гвозди загоняет кузнечным молотом.

— Я не ревную.

— Так и Менелай[149] говорил то же самое. Надо уметь и брать и давать, каждый брак нуждается в этом.

Наконец я иссяк и закончил речь предположением Стар, что я должен буду уехать.

— Я ни в чем ее не виню, а наш с тобою разговор обо всех этих делах мне многое прояснил. Теперь я считаю возможным начать трудиться не покладая рук, тщательно следить за своим поведением и стараться быть хорошим мужем. Она приносит огромные жертвы ради своего дела, и самое меньшее, что я могу для нее сделать — это облегчить ей выполнение ее задач. Она так мила, так нежна и так добра…

Руфо остановился на некотором расстоянии от меня, спиной к своему столу.

— Ты и вправду так думаешь?

— Я уверен в этом.

— Она — шлюховатая старая баба!

В мгновение ока я выпрыгнул из кресла и кинулся на него. Шпагу я не обнажил. Даже не подумал об этом, времени не было. Мне надо было схватить его за горло и проучить, как следует говорить о моей возлюбленной.

Руфо перепрыгнул через стол, как мячик, и когда я покрыл разделявшее нас расстояние, он уже стоял по ту сторону стола, запустив руку в ящик.

— Нехорошо, нехорошо, — говорил он. — Оскар, мне не хочется тебя брить.

— Иди сюда и дерись как мужчина!

— Ни в коем случае, мой старый добрый друг! Еще один шаг, и из тебя получится отличный корм для собак. А все твои обещания и мольбы! «Не получать по морде» — говорил ты! «Говори откровенно» — говорил ты! «Действуй по своим правилам» — говорил ты. А ну, садись вон в то кресло!

— Говорить откровенно не значит бросаться оскорблениями!

— А кто будет судьей? И должен ли я давать свои выражения на твою апробацию, прежде чем их произносить? Не отягощай нарушения обещаний еще и детской нелогичностью. Ты что, хочешь заставить меня покупать новый ковер? Я всегда выбрасываю те, на которых мне приходится убивать друзей, — пятна навевают на меня грусть. Сядь! Сядь вон в то кресло!

Я сел.

— Теперь, — продолжал Руфо, оставаясь на своем месте, — ты будешь слушать то, что скажу я. А можешь встать и уйти. В этом случае я могу или так восхититься перспективой больше никогда не увидеть твою образину, что разрешу тебе уйти, или, наоборот, так разозлюсь на то, что ты меня прервал, что тут же уложу тебя, прямо в дверях, ибо я слишком долго сдерживался и теперь мне надо разрядиться. Так что — выбирай.