Дорога через ночь

В тот пасмурный день, когда дежурил Стажинский, у моста перед вечером появился молодчик в форме американского капитана. Казимир и американец двинулись навстречу друг другу и, сойдясь вплотную, остановились. Офицер полез во внутренний карман зимнего пиджака. Патрулю было приказано проверять документы у всех, и мы думали, что капитан достает бумажник. Он вытащил руку и, как показалось издали, толкнул Стажинского в грудь. Тот рухнул на мост раньше, чем мы услышали выстрел.

С проворством бывалого солдата наш командир Устругов вскочил на ноги и спустил предохранитель автомата.

- Подлец! Ах, подлец! - пробормотал он, нажимая гашетку.

Американец так резко вскинул голову, что неподвязанная каска взвилась над ним. Он как будто спешил увидеть, кто сразил его, и, увидев, повалился на Казимира.

Устругов бросился туда, чтобы подобрать товарища. Но из-за скалы, скрывавшей дорогу, выкатился броневик, изрыгающий огонь и грохот. Мы кубарем покатились под откос и укрылись за каменно-асфальтовым горбом дороги. Броневик с американскими знаками подошел к мосту; повертев своей сдавленной лягушечьей головой, попробовал достать нас пулеметной очередью. Изумленные и озлобленные на американцев, предательски напавших на своих союзников, мы отползли к лесу.

Вскоре, однако, обнаружилось, что то были не американцы, а немцы. Следом за разведкой, переодетой в американскую форму и снабженной американской техникой, на горные дороги южной Бельгии ринулись немецкие танковые колонны. Нацеленные на Льеж, Намюр, Динан и через них к Северному морю, танки раздавили части первой американской армии, оборонявшей Арденны, вынудив и нас снова уйти в горы. Мы смогли вернуться к месту, где оставили Стажинского, лишь месяц спустя, после провала этого последнего во второй мировой войне немецкого наступления на западе. За мост, лежавший на важной дороге, шли жестокие бои, и по обе стороны его было много могил. Мы думали, что в одной из них покоится наш Казимир.

Все четырнадцать лет, прошедшие с тех пор, я был уверен в этом. Увидев теперь человека с клеймом на щеке, вскочил: неужели Стажинский? Во всяком случае, это его шрам. Его же глаза, по-детски синие и не по-детски остро-холодные. Вместо выбитых в концлагере зубов он вставил золотые. Конечно, он здорово раздался с тех пор! И волосы, сильно поседевшие уже тогда, теперь даже пожелтели, точно пропитались никотином.

Но я же видел, как Стажинский упал там, на мосту в Арденнах. И все другие видели. Ни тогда, ни после никто не сомневался в его смерти.

Кто же этот человек с клеймом Стажинского и так похожий на него? Брат-близнец, имевший несчастье также попасть в руки "носителей нового порядка"? Двойник? Или... Или - ведь бывают же чудеса! - сам Казимир, спасшийся от смерти? В самом деле, почему бы и не так? Ведь чудо - только необычное и благоприятное стечение обстоятельств, о которых часто даже не знают. А мы действительно ничего не знали, что произошло на том мосту после того, как скатились с насыпи.

Все еще сомневаясь, я поднялся и негромко позвал:

- Стажинский! Казимир!

Вошедший повернулся в мою сторону и скользнул неузнающим взглядом. Не найдя знакомого, он задержал глаза на мне, вскинул голову и стал рассматривать так пристально, будто надеялся увидеть за моей спиной того, кто окликнул его. Я сделал пару шагов вперед. Если бы я встретил этого "воскресшего из мертвых" в Москве или Варшаве, наверное, бросился бы обнимать его. Но встреча произошла в Нью-Йорке, а это не только удивляло и радовало, но и настораживало.

- Казимир, вы не узнаете меня?

Стажинский осмотрел меня с головы до ног, прищурив глаза и вытянув голову, и отрицательно покачал головой.

- Я Забродов. Костя Забродов. Помните Бельцен, побег в Голландию, Арденны?

Он подошел вплотную, встряхнул мою руку и, не выпуская ее, стал всматриваться. Время честно и не без успеха потрудилось над моей внешностью. Костлявого, узкоплечего парня с лицом, на котором, по уверениям моих тогдашних друзей, не было "ничего, кроме большого носа", оно превратило в солидного мужчину, пересыпало несмываемым пеплом волосы и прошлось когтистой рукой по располневшему лицу. Наверное, Стажинский нашел все-таки что-то знакомое, потому что еще сильнее стиснул и встряхнул руку.

- Помню... Вы всегда держались рядом с Уструговым.

- Верно, верно. С Георгием Уструговым мы часто были вместе. Помните, Дюмани, командующий бельгийскими партизанами, называл нас даже сиамскими близнецами?

- Помню... Но мы, Валлон, Прохазка, Хорьков, Шарль, Мадлен и особенно Аннета, - вы, конечно, помните всех - не соглашались с этим. Уж очень не походили вы друг на друга... Устругов - сильный, прямодушный и упрямый здоровяк. Вы - по фигуре почти вполовину его, но быстрый в движениях и словах, скрытный и хитрый. На уструговском лице отражалось все, что думал или чувствовал он. Вы же почти всегда как бы скрывались под маской. Маска, правда, менялась, но не открывала того, что под ней.

- Не очень-то высокого мнения были вы обо мне...

- Наоборот, совсем наоборот.

Стажинский погладил меня по рукаву.