Дориан: имитация

В дверях гостиной возникла небольшая суматоха, и Уоттон с Нетопыркой выбрались из соответственных преисподних их разговоров, чтобы поприветствовать Дэвида Холла, тяжко хромавшего несмотря даже на то, что с одой стороны его подпирала трезубая алюминиевая палка, а с другой — стройная блондинка лет сорока.

— Ага, — сказал Фертик, — Министр жилищного строительства, вы с ним, конечно, знакомы, Бэз?

— В общем-то, нет. Что с ним такое?

— О, в прошлом году у него приключился удар. Счастливый, можно сказать, ударчик, поскольку он сотворил чудесас популярностью министра. То, как он нынче хромает в будущее, делает его совершенным олицетворением нашего строя.

— Это не Эстер Уортон с ним?

— Да, говорят, она вышла за Холла по причине его увечности, равно как и пухлости принадлежащего ему портфеля ценных бумаг. Жалость — такое свинское извращение, вы не находите?

Бэз поневоле ощутил, как его сбивает с ног и несет за собой этот поток яда, — да так оно и было всегда в ближнем кругу Уоттона, где остряки тягались один с другим за возможность торпедировать осмысленную беседу своими bon mots, а подающие им реплики партнеры, такие, как он, создавали мизансцены для дешевых колкостей. Когда я с ней знался, — сказал Бэз, — она спала с половиной мужчин Нью-Йорка…

— А теперь спит с половиной лондонского мужчины, — вторгся в разговор чей-то вкрадчивый голос и все трое, поворотившись, оказались лицом к лицу с…

— Дориан! — Бэз тут же устыдился своей восторженности.

— Мой милый, милый Бэз, — лишь при втором «милом» Бэз понял, что приветствие это вовсе не сочилось ядовитым сарказмом, но было, на самом-то деле, неподдельно нежным. Бэз, к тому же, забыл, какой чарующей может быть беспримесная красота; или, вернее, он старался, как только мог, привести свою чувствительность в исправное состояние, — чтобы красота эта более на него не подействовала. Впрочем, ничего он не добился — и снова увяз в обольстительной паутине Дориана… Enchant'e [58], - выдохнул красавец, целуя его в обе щеки; и подтвердил особый характер этой интимности, повернувшись к Фертику с Гэвином и сказав лишь: Фергюс, Гэвин.

Бэз вглядывался в Дориана, облаченного в элегантнейший, сшитый `a la mode [59]костюм с лацканами, подобными стилетам, готовым рассечь до кости ладони всякого, кто посмеет за них ухватиться. Волосы Дориана производили впечатление золотой шапки, надвинутой на безупречно бронзовый лоб. Рядом с Фертиком — до того морщинистым, что глаза его взирали на мир словно сквозь пошедшее трещинами ветровое стекло, — да даже и с Гэвином, чьи лоснистые, словно ошкуренная сосна, черты выставляли, все-таки, напоказ свою дендрохронологию, — гладкая кожа Дориана казалась лишенной пор. Прошло почти пять лет, Дориан, — воскликнул Бэз, — а ты ни чуточки не изменился.

— О, продукт изменился, Бэз, поверь мне; прежней осталась лишь упаковка. А вот ты — ты стал совершенно другим человеком. Мои информаторы доносят, что ты чист, как купающийся в моющем средстве горный хрусталь. Мои поздравления.

— В этом нет моей заслуги, Дориан.

— Глупости, Бэз, ты же истинный художник, а художники всегда первым делом создают себя самих; а после, чем более буйной изобретательностью они проникаются, тем сильнее становятся в них позывы переизобрести себя…

Он продолжал бы в подобном духе и дальше, но в этот миг на дальнем конце комнаты появился в двойных дверях взятый напрокат мажордом, провозгласивший: Леди и джентльмены, прошу к столу. Гости, выйдя из оцепенения геральдических поз, без особой суетливости потянулись в его сторону. Бэз, приотстав от всех, смотрел, как Дориан подходит сначала к Уоттону, а следом к Алану Кемпбеллу, не без труда поднимавшемуся с большой кожаной подушки. Гладкие черты Кемпбелла, по-прежнему франтоватого и бледного, несли, тем не менее, фатальный отпечаток болезни. Бэз, заметив, что его тощая ныне шея укутана в объемистый шейный платок, заподозрил, что под этим костюмным ляпсусом могут обнаружиться медальоны СК. Дориан выглядел рядом с Уоттоном и Кемпбеллом существом иного порядка. Бэз, хоть он и не смог бы удостовериться в этом на сколько-нибудь сознательном или рациональном уровне, чувствовал, что Дориан не только ускользнул от лап вируса, но и освободился от любых безотрадных притязаний телесности. Помедлив в дверях, Дориан предложил руку вечно нелепой, — но и вечно трогательной — Нетопырке. На краткий миг он обернулся к Бэзу и улыбнулся ослепительной, котовой улыбкой, оставшейся висеть в воздухе и после того, как Дориан скрылся за дверьми.