Дондог

— Он больше ничего не скажет, — добавила Джесси Лоо, — но взрыв еще возможен. У него есть запасы. Он еще может выплеснуть свою последнюю энергию, чтобы отомстить.

— А, опять месть, опять эта месть, — пробурчал Маркони. — Опять эта идиотская месть.

— Да, — сказала Джесси Лоо. — Увы, она прочно засела у него в голове…

Маркони жалобно застонал.

— Что бы ни произошло, — продолжала Джесси Лоо, — я провожу его до самой Кукарача-стрит. Чтобы все закончить. Я обязана это сделать. Из уважения к Габриэле Бруне.

— Что бы ни произошло, — пропыхтел Маркони. — Что ты имеешь в виду?.. Даже если у него еще достанет сил меня прикончить, да?.. Ты это имеешь в виду?

— Да, — сказала Джесси Лоо. — У меня от этого разрывается сердце, Гюльмюз. Но есть вещи, противостоять которым я не могу.

— Ну да, конечно, — пропыхтел Маркони с горечью. — Вещи, ну как же.

За прошедшую ночь мы с Маркони заметно съежились. Легко было это обнаружить, сравнив нас с Джесси Лоо. Шаманка возвышалась над нами наподобие взрослого, нагнувшегося к детям или собакам. Она была похожа на ту столетнюю старуху, которая два дня тому назад наставляла меня о Черном коридоре и его обугленных или уцелевших обитателях. По размышлении, я думаю, что это была та же самая персона, даже если сейчас она выглядела чудовищно более древней и весомой, не такой уязвимой. Она носила старинную монгольскую накидку, от которой с годами оторвался один рукав. Она сняла с головы свой железный венец и прицепила его к поясу. Колокольчики и крохотные черепа хищников постоянно побрякивали. Все это колыхалось на уровне наших ушей, когда мы задирали к ней голову.

Потом Джесси Лоо и Маркони поссорились: старая пара, которую нимало не смущали случайные свидетели.

Маркони, как и я, обливался потом, словно перед последним мгновением. Он боялся. Он знал, что последнюю смерть ему не пережить. Джесси Лоо объяснила ему, что впредь не сможет вмешиваться в его судьбу. Она оперировала чисто техническими доводами. Он ее прервал. Его не интересовала техника. Его не интересовало больше ничего, только бы знать, прикончу я его или нет. Она утверждала, что ничего об этом наперед не знает. Все зависит, говорила она, от того, что еще уцелело от моих инстинктов убийцы.

Вдвоем они разглядывали меня со все растущей опаской, словно я превратился в какую-то непредсказуемую тварь. Ситуация, однако, была совершенно ясна. Я предупреждал Маркони, я уже говорил ему, что, если он попытается от меня улизнуть, я соберусь с силами, догоню его и лишу жизни, но если он останется в покое, в пределах моей досягаемости, мои поползновения к мести ни на кого конкретно не изольются. В частности, на него.

Честно говоря, я не имел никакого представления о том, что может произойти в ближайшем будущем. Больше о будущем не задумывался. Я понял, что, как бы оно ни было, кончу на Кукарача-стрит, но пока не знал, после какого эпизода — или после какого отсутствия эпизода. Не знал, в каком состоянии оставлю у себя за спиной Маркони: невредимым, или плавающим в луже своей крови, или того похуже. Именно на это, на эту неопределенность и делала упор Джесси Лоо, пытаясь поддержать в Маркони луч надежды. Но пессимизм ее компаньона только усиливался. Маркони не поддавался на ее удочку. Он не мог простить Джесси Лоо, что та заявила: она не способна более его спасти. Снедаемый злобой и страхом, сотрясаемый беспорядочными хрипами, он сидел на земле и осыпал ее упреками.