Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

— Простите, донья Хиролама, я не понимаю, что творится во мне — меня переполняет чувство, которого я доселе не знал, сердце болит, но я хочу этой боли, мне страшно, и сам не знаю чего, я хотел сказать вам много красивых слов — и не могу. Ради бога простите.

Прояснилось девичье лицо, только две слезинки сверкнули в темных очах.

— И меня переполняет чувство, которого я не знала доселе. И у меня сердце болит, и я хочу этой боли, — тихо повторяет она его слова, и глубокий голос ее окрашен темно-синими тенями. — Не вижу, не слышу ничего — только вас…

Глубокое волнение потрясло Мигеля.

— Хиролама, Хиролама…

Она чуть-чуть усмехнулась:

— Вы еще не назвали мне своего имени, сеньор!

— О, простите!.. — Но он тотчас осекся, побледнел.

Мое имя! Как произнести его при этой девушке?!

И вся чудовищность прошлой жизни навалилась на Мигеля.

— Что же вы, сеньор? — тихо настаивает девушка.

Нет, не могу его выговорить. Впервые в жизни стыжусь своего имени. Будь оно проклято!

Отвернувшись, он молчит, бурно дыша.

Маленькая теплая рука скользнула в его ладонь, и в голосе, мягком, как дыхание матери, прозвучала горячность:

— Вы даже не представляете, как я теперь счастлива, дон Мигель!

— Вы меня знаете? — Он поражен.

— Я ведь не только в мечтах видела ваше лицо. Я знаю вас много лет.

Он вытирает пот на лбу.

— И вы, зная, кто я, пришли…

— Я сама вас позвала.

— Но моя репутация… — бормочет Мигель. — Вы не боитесь?

Она взяла его за руку и повела по кипарисовой аллее.

Сгущается темнота, тени кипарисов образуют гигантскую шпалеру. Месяц повис над садом — ледяной, как замерзшая слеза.

— Я с детства ношу в сердце мечту о женщине, которую жажду всей кровью моей, всем дыханием. Это было — как свет, который дремлет во тьме. Пятнадцать лет молилась моя душа, чтоб найти мне подлинную любовь. Не находил. Но долго верил — найду. Потом уж и верить перестал… И теперь, когда я утратил все, что было во мне человеческого, честного, доброго, только теперь нахожу ее… Поздно, поздно! Я не могу надеяться…

— Никогда не бывает поздно, дон Мигель, — тихо возражает Хиролама.

— Скажите, что мне делать? Я сделаю все, что вы пожелаете!

— Правда?

— Клянусь…

— Не клянитесь. Мне достаточно вашего слова. Я хочу одного…

— Говорите, говорите!

Хиролама отворачивает лицо, голос ее чуть слышен, она произносит отрывисто:

— Я хочу… чтобы вы… меня… любили…

Тихо. Ледяной лик луны глазеет в бездны мира. Ароматы густы, дурманящи.

Мигель не отвечает.

— Чтобы вы любили меня настоящей любовью, — сладостный голос звучит словно издалека, полный обещаний чего-то прекрасного, немыслимой чистоты.

Дрожа всем телом, Мигель упал на колени.

— Я ваш, Хиролама. Отрекаюсь от всего на свете — кроме вас!

Она заставила его подняться и молча повела за руку. Села на ограду фонтана.

— О чем вы думаете, Мигель?

— О смерти, Хиролама.

— Я боюсь смерти.

— Не надо ничего бояться. Ведь я с вами. У меня хватит сил на обоих. Я жить хочу с вами, Хиролама.

— Да, — улыбается бледное лицо. — Это самое прекрасное. Жить с вами.

— Достоин ли я вас, Хиролама?

Он всматривается в ее лицо, окутанное сумраком.

— О чем вы думаете, Хиролама?

— О любви, Мигель, — просто сказала она.

Да, да, это — любовь!

Сердце его заколотилось неистово, дыхание замерло. Но он не осмеливается прикоснуться к ней.

— Можно поцеловать ваши руки, Хиролама?

— Можно, Мигель.

Больше не сказано было ни слова — и так сидели они рядом на ограде фонтана, глядя друг другу в глаза.

Легкий ветер играет ее легким платьем, временами прижимая край его к руке Мигеля. Тот вздрагивает от прикосновения шелка, но не смеет шевельнуться.

Это прекрасные дни, они опадают плавно и мягко, словно благоуханные лепестки цветов, солнце сияет уже не ради урожая в полях, а для двух людей.

Хиролама возвращает Мигелю радость, восторги, жар и пылкость мечты. Робость слов, умиление незавершенным движением руки, которая хотела погладить лицо, да стыдливо замерла на полдороге…

О, прижаться к стеклу окна и увидеть за ним вместо тьмы любимое лицо, коснуться рукой смоляных кос, пылающим полуднем мечтать о ночи, вдыхать аромат дыхания возлюбленной, ощущая, как по жилам вместо крови растекается бесконечное бессмертие, каждое утро умирать, дрожа над каждой секундой, отмеренной для встреч, и возрождаться от надежды, когда спускаются сумерки, — о печаль одиночества, о счастье сближения, о спешка изголодавшегося сердца, опьянение, когда соприкасаются руки и губы…

Город очень скоро узнал о ежедневных встречах Мигеля и Хироламы, и его охватило изумление и негодование.

Под знаком испуга заседает церковный совет.

Необходимо поставить в известность герцога Мендоса.

Архиепископ сам взял на себя трудную задачу.

Герцог Фернандо, выслушав округленные фразы дона Викторио, разрешает дело одним ударом. Он вызывает Хироламу и мать ее, донью Тересу.

Хиролама не уклоняется, не отрицает.

— Я люблю дона Мигеля. Хочу стать его женой. Хочу нести вместе с ним все доброе и злое. Хочу честно делить с ним божию милость.

Удивление. Слова уговоров, предостережений, угроз, просьб, убеждений — слова, слова…