Дон Жуан (рассказано им самим)

Ведь и сами эти сомнительные особы, рвущиеся в рассказ и жаждущие, чтобы их личности и их жизни оказались в центре повествования, в главных чертах повторяли изо дня в день друг друга. Все эти женщины жили до ключевого момента в скандальном одиночестве, которое, собственно, и открылось им как скандал, осозналось ими лишь в момент встречи с Дон Жуаном. Все они были, какую страну ни возьми, коренными жительницами и при этом чужими в своей среде. Правда, в остальном они ничем не выделялись среди других, жили наподобие «человека без свойств», а расцветали и становились «писаными красавицами», только когда у них открывались на себя глаза, и они наконец-то появлялись на людях. У них у всех был сумрачный взгляд, излучавший угрозу, но Дон Жуан если и пугался, то только понарошку. Эти женщины не имели возраста или делали вид — молодые и не очень, — что они выше этого. Все они, где бы ни находились, неустанно высматривали того, кто был их достоин, и не теряли присутствия духа, позволявшего им действовать «мгновенно», по обстоятельствам. И все они, что было определяющим, давным-давно достигли того порога, за которым уже маячила дорога к смерти или к безумию, к тому, чтобы встать и уйти из этого мира навсегда, покончив с собой. Все они могли стать опасными для общества. И все они, даже в отсутствие праздников — ни свадьбы, ни танцев, — двигались по жизни как по театральной сцене, в сияющем ореоле блеска даже в будни, более того, некой ауры праздничной приподнятости, — по прошествии времени Дон Жуан видел их всех в белом, всех, всех. И ни одна из них никогда не заговаривала, если вообще открывала рот, о болезнях или смертном одре.

Каждый дальнейший повтор случался еще и потому, что внешние обстоятельства, сводившие женщину с Дон Жуаном, и были своего рода порогом, во всяком случае, крайними обстоятельствами в полной мере. То, какие последствия вызвала в кавказской деревне застрявшая в горле рыбья кость, сотворил в Дамаске песчаный смерч, в городе-анклаве Сеута — объявленная на следующий день война, а в голландских дюнах — поднявшийся в Северном море, примерно на пятый день описываемой недели, и обрушившийся на сушу гигантский сизигийский прилив. (Только с женщиной последнего дня перед появлением Дон Жуана в Пор-Рояле не было надобности в таком пограничном состоянии, толкавшем их на крайний шаг, — хватило обоюдной глубочайшей усталости.)

Нюансы в Дамаске, как о них рассказал мне Дон Жуан, а с этого момента, когда речь заходила о нем и женщинах этой недели, он рассказывал почти только о нюансах, вызвали блеск в его глазах: если в Грузии под ним и женщиной скрипел дощатый пол, то здесь под ними взвизгивал песок. Он ждал женщину не в сторонке в толпе, а далеко за мечетью в районе, где дома шли на снос, в случайном, так сказать, месте на ничейной земле. Он был заранее уверен, что она придет туда, и ему не обязательно идти задом, прокладывая ей путь, — это было время, когда женщины, которым он уделял внимание в своем рассказе, избирали для своих затаенных помыслов именно такие места, лежавшие на отшибе, они были им по душе, — если, конечно, они не мечтали о погоне и поисках, — эти женщины, как правило, не стремились ни к чему другому, кроме как остаться с ним наедине.

Он ждал долго. Накануне еще светило солнце, а сейчас уже надвигалась глубокая ночь. Серпик появился чуть-чуть пополневшим со вчерашнего дня, когда он покидал Кавказ, там он был тоненьким, как волосок Само собой, Дон Жуану было бы куда сподручнее, если бы женщина передумала. Ясно, что ему предстояло испытание, но ни сном ни духом он не ведал, в чем оно будет состоять. Он даже не знал, на какой предмет его будут испытывать, да ему и не полагалось этого знать, он только предчувствовал, что испытание будет не просто трудным, а потребует от него крайнего напряжения сил (пусть даже он с легкостью и справится с ним). Он не смел уклониться от встречи с ней. Надо было стоически ждать, пока женщина не появится. Заповедь гласила: не помышлять о побеге, ни на минуту. Кроме того, она найдет его, если не здесь, так в другом месте. В этот час ему было не уйти от женщины.

Она появилась, когда надвигающаяся песчаная буря заволокла месяц пыльной вуалью. Ничто не возвещало ее появления, даже шагов не было слышно. Она неожиданно выросла перед ним. Дон Жуан так долго вглядывался до этого в темноту, что свет, даже самый слабый, буквально ослепил бы его, поэтому она шла в полной тьме, без огня, через кучи наваленных битых кирпичей, уверенно приближаясь к нему. Не слышно было и ее дыхания, хотя она, судя по всему, бежала. Какими бесшумными могут быть эти женщины, и как быстро они появляются — один лишь миг, и они уже тут как тут — и какими таинственными остаются от начала до конца (нет, конца не бывает), без всяких тайн за пазухой, тем более без видимости тайн.