Дон Жуан, или Жизнь Байрона

14 мая Хобхауз был разбужен ужасным стуком в дверь. Он встал. Это была записка от Киннера, извещавшая о смерти Байрона. В пакете было несколько писем: одно от Гамба, другое от Флетчера, адресованное его жене, миссис Ли и капитану Джорджу Энсону, ныне седьмому лорду Байрону. Потрясенный Хобхауз отправился к Августе, передал ей письмо Флетчера и, выслушав это безыскусственное повествование, погрузился в такую скорбь, что не в силах был владеть собой. Однако у него все-таки нашлось столько присутствия духа, что он посоветовал миссис Ли не публиковать ту часть письма, где говорилось о том, что после припадка падучей Байрон каждое утро клал Библию на свой стол. «Я боялся, — говорил Хобхауз, — чтобы эта маленькая подробность, которая так понравилась его лакею, не была принята за трусость или лицемерие. Охотно верю, что Библия действительно лежала на столе. Я припоминаю, что давно видел Библию около его постели, её подарила сестра, но если, по крайней мере, его рассудок не был затронут болезнью, я уверен, что он не пользовался ею ни с какими суеверными целями. Он часто мне говорил: «Может быть, это и верно». Это, как говорит д’Аламбер, великое «может быть», но мне кажется, что он скорее склонялся к противоположному убеждению, когда я его видел в последний раз в Пизе».

Августа пообещала. Она всегда обещала, но передала новость об обращении Байрона его другу Ходжсону. «Великое утешение для меня, — говорила она, — знать, что бедного дорогого Байрона взяли от нас, чтобы избавить его от будущих испытаний и соблазнов. Мне сказали, что Флетчер сообщает, что за последний год его рассудок и его чувства изменились к лучшему. Он выражал сожаление о том, что написал «Дон Жуана» и другие преступные сочинения. Я считаю невозможным, чтобы Флетчер, который прожил с ним двадцать три года и который близко знал его привычки, мог придумать это без серьезных оснований. Видите ли, дорогой мистер Ходжсон, этот Хобхауз и его клика воображают, если будет сообщено, что он в последние минуты исполнял религиозные обряды с большим вниманием, чем ранее, то враги Байрона (у которых вовсе нет никакой религии) скажут, что он стал методистом. Но пусть они говорят все, что им угодно, а для нас это первое утешение знать, что он так поступал». Так живые пользовались мертвым для удовлетворения своих страстей.

Капитан Джордж Байрон был послан к леди Байрон, чтобы предупредить ее. Вернувшись, он рассказал, что она находится в самом безутешном состоянии и хотела бы услышать рассказ о его последних минутах. Хобхауз и Киннер провели вечер вместе, вспоминая своего друга. Они вспоминали его магическое влияние, распространявшееся на всех, с кем он сближался, его скрытую чувствительность, его упорство в нежелании отдаться чувству.

Вся Англия в этот вечер интересовалась только Байроном. «Среди молодежи в то время, — говорит Эдуард Бульвер Литтон, — наблюдалось стремление покинуть Байрона ради Шелли и Вордсворта, но с того момента, как мы узнали, что его уже нет, почувствовали, что с ним и у него больше не было соперников. Столько из нас мучилось и погибало вместе с ним, что сама мысль о его смерти казалась противоестественной и немыслимой». Джон Уэлш писал Томасу Карлейлю: «Если бы мне сказали, что солнце и месяц исчезли с неба, то и тогда у меня не было бы такого ощущения пустоты во вселенной, какое произвели на меня эти два слова: Байрон умер». Теннисон, которому тогда было пятнадцать лет, убежал в чащу под обрыв и на камне среди мхов и папоротников написал: «Байрон умер».

Во Франции многие молодые люди надели креп на шляпы. В пассаже Фейдо была выставлена картина, изображавшая Байрона на ложе смерти, возле которой теснилась толпа. Во многих газетах отметили, что два самых крупных человека этого столетия, Наполеон и Байрон, исчезли почти в одно и то же время. В колледжах старшие собрались в кружок и провели грустный и трогательный день, перечитывая «Чайльд Гарольда» и «Манфреда».

Каролина Лэм тотчас же потребовала свои письма, но у Хобхауза были другие заботы. Еще в первый раз, посетив Августу, чтобы сообщить о смерти её брата, он сказал:

— Теперь первое, о чем мы должны подумать, — это репутация Байрона, существуют эти его воспоминания…