«Я к вам писать решаюсь, дон Жуан,Решаюсь я исполнить вашу просьбу,Но объясниться с вами я должна.Успехи ваши, нрав непостоянный,Отчаянье и слезы стольких жертв,К несчастью, мне давно уже известны.Для вас легко любить и разлюблять…Ужель вы также и меня хотели бИгрушкой сделать прихоти своей?Нет, вопреки тяжелым обвиненьям,Которых много так на вас лежит,Мне говорит какой-то тайный голос,Что уважать вас можно, дон Жуан!Скажите ж, как должна я оправдатьПреследованья ваши? Может быть,Вам самолюбье не дает покоя,И требуете вы, чтобы я вамСама в любви, призналась? Если так —Я притворяться доле не умею, —Я вас люблю – да – высказано слово,Но, заклинаю вас святой МадоннойИ честью вашей заклинаю вас,Меня увидеть боле не ищите;Отныне я почла бы оскорбленьемСтаранье ваше сблизиться со мной.Я вам призналась – вы достигли цели, —Теперь не трудно вам меня забыть».
(После некоторого молчанья.)
Как эти мне знакомы выраженья!Такие ж строки часто я читал.Вас заклинают честью, долгом, верой,Потом свиданье робко назначают,Потом придет развязка, а потом…Исчезнет сон, и правды час наступит!Все это я уж знаю наперед.Но отчего ж записка донны АнныМне душу так волнует глубоко?Встают опять чудесные виденья,И манят снова призраки любви!Так марево в пустыне аравийскойПред путником рисует вдалекеОзер и рек желанных очертанья;Когда же он, собрав остаток сил,Дотащится до них, изнеможенный, —Исчезло все. Пред ним одна лишь степь,Песков сыпучих пламенное море!