Дон Карлос. Том 1

Простак! Ты попался в западню! Признался мне в своей любви, признался и в том, что я надоела тебе выше меры! Признался, потому что я видела, как ты свободно вздохнул, когда я отказалась от тебя! Это чудовищно! Бланка Мария не вынесет этого! Ее единственной мечтой было владеть твоим сердцем; теперь у нее осталось одно желание, одна цель, одно необоримое стремление: раздавить, уничтожить тебя, гордец! Тебя, который посмел ее бросить! Уничтожить тебя и эту графиню Кортециллу! Бойтесь же! Я не усну спокойно, пока не сделаю вас бесконечно несчастными, пока не увижу вашего падения! Медленно и осторожно я буду отравлять вас, медленно и осторожно буду мстить! С улыбкой на устах, под личиной дружбы, и если нужно, я пожертвую всем, чтобы утолить свое мщение. Я заставлю вас понять, что нельзя безнаказанно ни покинуть, ни оскорбить Бланку Марию Медину!

VI. Покинутая

По темной улице Толедо быстро продвигалась похоронная процессия. Печальное шествие направлялось от Еврейского переулка к городским воротам.

Четыре высоких худощавых носильщика несли узкий простой гроб без всяких украшений. На нем не было ни венка, ни цветка, ни крепа.

Носильщики, разговаривая без зазрения совести, поспешно продвигались по шумной улице. Ведь они хоронили бедную женщину, и нечего было обращать внимание на горе провожавших ее родственников, нечего было торжественным мерным шагом нести прах ее на кладбище, как то делалось с богатыми. К тому же времени у носильщиков было немного, им сегодня предстояло схоронить еще нескольких бедных за такую же ничтожную плату.

За гробом, с поникшей головой, шла молодая девушка в старом черном платке, под которым она что-то несла.

Девушка эта была Амаранта, а в гробу лежала ее бедная мать, которую не могли спасти ни заботливый уход дочери, ни щедрая милостыня графини.

Конечно, Инес во многом облегчила последние минуты больной, но смерть уже выбрала свою жертву и унесла ее в могилу, оставив Амаранту совершенно одинокой. Единственное живое существо, которое еще любило и жалело ее, теперь навеки было разлучено с нею. Мать понесли на кладбище, и бедная, несчастная дочь провожала ее с ребенком на руках. Рядом с Амарантой шел патер, вызвавшийся прочесть молитву над могилой.

Инес уже несколько дней не приходила на улицу Толедо, и хотя Амаранта в глубине души своей была искренне благодарна прекрасной незнакомой донье, она начинала думать теперь, что нищета и несчастия, должно быть, оттолкнули ее.

Кроме патера и Амаранты, никто не шел за гробом бедной вдовы, никто не хотел помолиться на ее могиле или бросить горсть земли на нее. Никто не сказал Амаранте ни одного слова любви, сочувствия или утешения; она одна проливала горькие слезы над усопшей.

Равнодушно проходили прохожие мимо гроба; понурив голову, шла за ним Амаранта, будто отчужденная от всего земного.

Когда носильщики вышли за ворота, Амаранта робко оглянулась на то место, где в последний раз она видела изменившего ей любовника, и дрожь пробежала по всему ее телу при одной мысли об этом свидании. Она отвернулась, плотнее прижала к себе ребенка и последовала за гробом на бедное кладбище за городскими воротами.

Наступала последняя минута прощания с дорогим прахом матери, и небо, казалось, омрачилось и покрылось тучами, чтобы не быть свидетелем этой раздирающей душу картины.

Могильщик повел носильщиков к вырытой могиле. Гроб поставили около нее.

Амаранта опустилась на колени. Веревки заскрипели, и побледневшая девушка смотрела, как гроб начали опускать в темную могилу. Патер благословил усопшую и прочел молитву. Глухо стуча о гробовую крышку, посыпалась в могилу земля.

Девушка продолжала неподвижно стоять на коленях; носильщики уже давно ушли, патер тоже удалился, а она не замечала этого. Она стояла как во сне и не могла больше плакать: слезы ее иссякли.

К ней подошел могильщик, видимо, для того, чтобы посмотреть, что с ней.

— Ступайте домой, — сказал он, — скоро вечер, и будет гроза.

Машинально, не отвечая на его слова и не взглянув на него, Амаранта встала, и тут только заметил могильщик, что под платком своим она держит ребенка.

Он пристально посмотрел на женщину, на лице которой забота и нужда оставили неизгладимые следы, и хотя сострадание почти чуждо было его зачерствевшему сердцу, при взгляде на нее он почувствовал жалость. А Амаранта, шатаясь, пошла дальше; она оставила кладбище и направилась к высоким деревьям, росшим на берегу реки. Дождь уже начинал накрапывать, и поднялся сильный ветер.

Мансанарес, протекающий по Мадриду, здесь, вне города, был широк и глубок, высокие берега поросли сочной травой, кустарником и большими каштановыми деревьями.