Дон Алехандро и его башня

О том, что ритуал прошел как надо, мне сообщил Шарик, потому что по завершении оного я вульгарно грохнулся в обморок, как припадочная девица. Хорошо хоть сознание отключилось не сразу и на пол я сполз, а не свалился с грохотом. Поэтому в себя я приходил, чувствуя только слабость и никакой боли от разбитого затылка или сломанного носа. В моем положении — уже хорошо.

— Откат тебя все же накрыл, — сообщил Шарик. — Я был уверен, что прилетит совсем слабо, но не учел, что кровь королевская, усиленная. Нужно было дополнительный контур ставить, тогда бы легче прошло.

— Я знаю точно наперед — сегодня кто-нибудь умрет, — проворчал я, намекая, что ками мог бы учесть это раньше, тогда я не валялся бы сейчас на полу.

— Почему умрет? Все, умер уже. Можешь чуть попозже Серхио за газетами отправлять, там наверняка обнаружится красивый некролог на принца, — гордо сообщил Шарик. — Видишь — все линии замкнулись. Это значит, ритуал нашел все цели и завершен.

Я с трудом повернул голову и осмотрел рисунок из этого неудобного положения. Помнится, до того как я свалился, линии начинали гореть, а сейчас на их месте лишь дорожки из пепла, и я бы не сказал, что все они замкнуты.

Кряхтя как старый дед, я с трудом приподнялся и сел. Рука, которую пришлось порезать, чтобы добыть кровь, саднила. Голова кружилась, но терпимо. Хуже, что она напрочь отказывалась соображать.

— Точно все получилось?

— Точно. С тебя слетело проклятие, что нам и нужно было, а если кто-то из потомков Рамона Третьего помер не до конца, то не нас должно волновать доведение этого дело до конца, только короля.

— Короля-то почему? Он, наоборот, должен быть заинтересован в восстановлении последнего выжившего.

— Чтобы получить пускающего слюни дебила? Не думал, что ты столь бесчеловечен.

Говорить о своей человечности после того, как своими руками отправил на тот свет целую толпу во главе с единственным мибийским принцем, смысла особого не имело: в это больше не верил даже я.

— Долго я провалялся без сознания?

— Не особо. Примерно столько же, сколько длился сам ритуал. Без подготовки, разумеется.

Сейчас Шарик неэлегантно намекал, что подготовка оказалась неприлично затянута. И даже не по моей вине, а по вине Жирнянки, которую пришлось уговаривать поделиться листом. Отрезать просто так не получилось, потому что она шестым чувством, не иначе, проинтуичила, что с ножом я к ней иду не просто так, а нарушать ее целостность, и принялась бегать по чародейскому огородику, как укушенная бешеным ками. Шустрая оказалась, зараза. И поддалась только на уговоры, причем не абы какие, а конкретно на то, что каждая женщина должна следить за собственной внешностью и убирать не идущие ей отростки, чтобы выглядеть красиво. Один Всевышний знает, скольких сил мне стоило ей внушить, что именно этот толстый лист торчит в сторону и не просто мешается, а делает общий вид вульгарным. Причем среагировала она именно на слово «вульгарный», «некрасивый» и «неэстетичный» на эту зеленую заразу не действовали. А когда я пообещал ей принести плату в виде мышек, которые отловит Шарик и которые позволят ей улучшить качество оставшихся листьев, она неохотно подошла и позволила отрезать нужное.

— Завтракать пора, — намекнул Шарик, — а то как набегут со столицы, взбудораженные гибелью большого количество лиц с королевской кровью, не до еды будет.

— Еще мышей нужно будет Жюли оттащить. Наловишь?

— Разбаловал ты ее. Она вообще обнаглела, — с видом «В этом доме наглеть могу только я» проворчал Шарик. — Но что поделаешь, пообещали — надо выполнять. Только почему-то обещал ты, а выполнять придется мне.

— А на себя беру самое опасное — кормление, так что тебе не о чем переживать.