Домой возврата нет

Электричество все еще тускло освещало черную лестницу, но со свечами не расставались, бессознательно чувствуя, что эти первобытные источники света сейчас куда надежней, чем чудеса науки. Дым стал гораздо гуще. Всюду в воздухе плавали дымные султаны и волокна, дышалось уже тяжело.

Черный ход весь, сверху донизу, являл собой поразительное зрелище. На всех этажах отворялись двери, жильцы выходили и вливались в набухающий поток-беженцев. То была редкостная мешанина — подобную смесь классов, типов, характеров только и встретишь в таком вот нью-йоркском доходном доме. Здесь были мужчины в безупречных фраках, красавицы, сверкающие драгоценностями, в дорогих палантинах. А другие — в пижамах: видно, их только что разбудили, и они впопыхах сунули ноги в шлепанцы, накинули халат, кимоно — что в волнении успели схватить. Молодые и старые, хозяева и слуги, смешение племен и народов, взволнованный разноязыкий говор. Кухарки-немки, горничные-француженки, дворецкие-англичане и ирландки-прислуги за все. Шведы, датчане, итальянцы, норвежцы, малая толика русских белогвардейцев. Поляки, чехи, австрийцы, негры, венгры. Все они беспорядочно валили на площадки черной лестницы, оживленно переговаривались, размахивали руками, объединенные общим стремлением к безопасности.

Вблизи первого этажа навстречу стали попадаться пожарные в касках — они пробивались наверх, против течения. Вслед за ними поднимались полицейские и пытались рассеять тревогу и страх.

— Все в порядке, люди добрые! Дела первый сорт! — весело выкрикивал верзила-полицейский, проталкиваясь мимо подопечных мистера Джека. — Пожар уже потушили!

Он хотел успокоить людей, чтобы они покинули здание побыстрее, без паники и толкотни, но слова его произвели совсем не то впечатление, на какое он рассчитывал. Джордж Уэббер, который замыкал шествие, услыхав эти ободряющие слова, окликнул остальных, повернулся и хотел было снова подняться. И вмиг увидел, что тот полицейский просто вне себя. С площадки пролетом выше он молча, отчаянно гримасничая и размахивая руками, пытался внушить Джорджу, чтоб не делал ни шагу вверх и не звал остальных, а поскорей выбирался на улицу. Остальные оглянулись на зов Джорджа и, увидев всю эту пантомиму, впервые по-настоящему испугались, опять повернули и со всех ног кинулись вниз по лестнице.

Джордж и сам на миг струхнул, заторопился следом и вдруг услыхал стук и удары в шахте грузового лифта. Они доносились как будто откуда-то сверху. Секунду Джордж помешкал, прислушался. Стук возобновился… перестал… вот опять… и опять перестал. Казалось, кто-то подает сигналы, но что они означают? Джорджа охватило предчувствие беды. Его пробрала дрожь. Мороз пошел по коже. Спотыкаясь, как слепой, кинулся он вслед за остальными.

Едва они очутились в огромном внутреннем дворе, страх как рукой сняло. В грудь хлынул свежий морозный воздух, мгновенно принес облегчение, освобождение, и каждый тотчас ощутил прилив жизни, энергии, необычайной бодрости. По круглому лицу Лоугена ручьями катился пот, и дышал он тяжело, с присвистом, а тут разом собрал остатки сил и, не замечая окружающих, больно колотя своим грузом по чужим лодыжкам и наступая на любимые мозоли, пробился сквозь толпу и был таков. Остальные спутники мистера Джека стояли все вместе, смеялись, болтали и с явным интересом следили за тем, что делалось вокруг.

Зрелище это (они и сами были его частицей) поражало глаз. Словно созданная гением какого-то Шекспира-Брейгеля в едином лице, тут предстала вся человеческая комедия, столь подлинная и так чудодейственно насыщенная, что по силе и яркости была подобна видению. Огромный квадратный колодец внутреннего двора меж высоких стен заполнили люди в самых разных мыслимых и немыслимых одеяниях, на все лады полураздетые. И из двух десятков лестничных клеток, что выходили в крытую аркаду, огибавшую двор со всех четырех сторон, из громадных сотов этого улья беспрерывно вливались новые толпы и прибавляли пышному и шумному зрелищу все новых красок, движения, взволнованного разноязычного гомона. Над всем этим возносились вверх четырнадцать этажей, образуя раму звездного неба. В крыле, где находились апартаменты мистера Джека, свет не горел, и оно тонуло во тьме, но остальные три стороны все еще сверкали жаркими лучистыми квадратами, многочисленные ячейки сотов все еще излучали тепло только что покинувшей их жизни.

Кроме дыма, который проник в некоторые лестничные клетки и коридоры, других признаков пожара не было. Пока, видно, мало кто понял смысл события, которое так бесцеремонно вывалило этих людей из уютных гнездышек под открытое небо. Почти все были либо озадачены и сбиты с толку, либо взволнованы и полны любопытства. Лишь изредка то один, то другой в разных концах двора выдавал чрезмерную тревогу из-за опасности, нависшей над их жизнью и имуществом.