Домой до темноты

Работа заняла всего пять минут. В спальне он снял со стены маленькую картину в эбеновой рамке, которую обернул газетой и спрятал в пластиковую продуктовую сумку. А ведь старый пердун говорил, что вешать картину над кроватью — плохой фэн-шуй.

Там было и другое барахло — часы, золотые запонки и симпатичный марокканский кинжал, но Гвидо приказал ничего не трогать.

Дом он знал достаточно хорошо, свет зажигать не требовалось. Он сидел в потемках и мечтал о новой жизни, маячившей впереди.

Еще две недели назад он работал официантом в ресторане возле Санта-Кроче, где его высмотрел владелец этой квартиры, англичанин по имени Дэниел. Он обслуживал здесь две вечеринки, и после второй хозяин предложил остаться на ночь. За услуги он получил триста евро; пока старикан дрых, он сделал слепок ключей от входной двери.

Еще до траха Дэниел сказал, что хотел бы увидеться снова, когда вернется из деловой поездки в Таиланд. И что лучше: вожжаться с толстым старым педиком или доля от украденной картины, которая, как уверял Гвидо, тянет самое меньшее на миллион?

Джанни Арканджели было семнадцать, и он мечтал о «порше».

К дому он подошел около половины седьмого — примерно в это время Джимми, американский дружок Дэниела, через день приходил поливать цветы и кормить кота. Джанни знал, что американец был здесь вчера — из проулка он видел, как тот с другим мужиком зашел в дом, но не стал дожидаться, когда они выйдут. Риска, что Джимми объявится нынче, почти не было.

Если кто нагрянет, он подменяет Джимми. Прежде чем расположиться наверху в роскошной, целиком белой зале, где пахло сухими цветами, Джанни достал корм для Цезаря. Согласно инструкциям, он должен оставаться здесь до темноты, когда в окрестностях будет поменьше народу. Вскоре стало скучно, потом захотелось есть.

Кухня была на первом этаже. Ее голые каменные стены и высокий потолок с открытыми балками напоминали дядькину ферму в Вал д'Элсе, но только здесь поработал дизайнер. Холодильник сплошь из нержавейки был импортный, американский «Субзеро-600» — лучшее, что достанешь за деньги. Высотой почти семь футов. Помнилось, он забит снизу доверху.

Обмотав руку кухонным полотенцем, чтобы не оставить отпечатков, Джанни взялся за дверцу и только теперь заметил, что поддоны и полки из холодильника свалены на разделочном столе. Мелькнула мысль, что его ждет разочарование.

Джанни открыл дверцу. В глаза ударил мертвенный свет, и он невольно отпрянул. В пространстве, обычно забитом провизией, скорчилось тело одетого человека, одно колено которого, словно в танцевальном па, было подтянуто к почерневшему горлу. Джанни даже не успел разглядеть светлые кудри Джимми и его полосатую рубашку, перечеркнутые косыми тенями, как труп, который удерживала на месте дверца холодильника, повалился ему на плечо.

Парень взвизгнул, когда замороженное лицо в оранжевых и синих пятнах чиркнуло его по щеке в нелепой пародии на дружеский поцелуй. Всхлипывая от страха, Джанни попытался запихнуть труп обратно. Когда удалось пристроить все непослушные конечности, он захлопнул дверцу чуда инженерной мысли и привалился к ней спиной, будто сражаясь с мощным порывом ветра.

Пару минут он не мог шевельнуться. По лицу струились слезы. В темноте маячили выпученные глаза и непристойно высунутый язык трупа. Под ногой что-то хрустнуло; содрогаясь в конвульсиях, Джанни поднял раздавленные холодные очки Джимми. Мужик-то казался славным.

Джанни понял, что угодил в передрягу, — теперь картину не возьмешь. Надо сваливать. И никому, даже Гвидо, не говорить, что был здесь.

Только на улице, пытаясь завести мопед, Джанни заметил, что осколком стекла порезал палец.

В Венеции сумерки не медлят. Когда с берега Сам вернулась на Рио-делла-Сенса, уже совсем стемнело. Через горбатый мостик она вышла на освещенную фонарями площадь, и сердце ее радостно встрепенулось — кажется, ресторан нашелся. Затем нахлынуло отчаяние — Сам узнала плитки «елочкой», красивую церковь и угловую аптеку…

Она ходила по кругу.

Близкая к слезам, Сам была готова на все плюнуть и вернуться домой, но тут ей пришло в голову позвонить Джимми, который знал все венецианские бары, кафе и забегаловки. Сам набрала его домашний номер, потом сотовый. Оба не ответили.

Сам уныло побрела второй калле, уходившей от площади, и вскоре очутилась у развилки. Прежде чем снова звонить, она остановилась под фонарем и проверила, тот ли номер высвечен на дисплее.

Пошли гудки… Сам нахмурилась и медленно опустила телефон — впереди в каком-то из переулков синхронно откликался электронный щебет.

Она замерла и прислушалась. Можно поклясться, что звучат начальные такты «О Sole Mio» — веселенького китча в телефоне Джимми.

Сердце заколотилось. Вокруг никого. Что если сучий сын здесь, в Венеции? Известно, как он любит дурацкие сюрпризы.

— Джимми?

Сам оглядела дома, потом снова окликнула, уже громче.

Никакого ответа, ничто не шевельнулось.

Сам прижала телефон к уху и тотчас поняла свою ошибку: играл позывной голосовой почты, который она приняла за мелодию звонка. Забыла, что кретинский джингл одинаковый.

Фу, вот же идиотка!