Доминум

За дверью раздался скрип шагов. Я уже знал, что это отец ребенка. Он тоже часто был полночным гостем, как и твари. Проверял сына. И каждый раз обещал, что все однажды закончится. Но ребенок лишь зажимал уши и глотал слезы, зная, что от темноты не спрятаться. Она уже не была по ту сторону окна. Тьма проникла в него, срослась с каждой клеткой в его теле.

Мрак сгущался. Мальчик соскользнул в него, а я последовал за ним.

Там меня настигла дробящая боль.

Я схватился за грудь, полностью уверенный, что она разорвана на куски. Легкие не могли втянуть воздух, в голове стоял шквал из настойчивого биения и крика собственных угасающих мыслей. Я силился выдать хоть звук, но не мог, словно горло стянули веревкой. На глаза навернулись слезы, во рту стоял вкус крови. С ледяным ужасом пришло понимание: я умру, здесь и сейчас.

И пустота. Я чувствовал ее внутри себя, свозь пелену глядел в горящие бездны птичьих глазниц. И видел в них свое отражение, а вокруг – бессметное скопище других зеленых кричащих глаз. Они взывали ко мне, сжирали до костей. А я ничего не мог сделать, лишь лихорадочно хватался за огромную рану и с беспомощным страхом смотрел в ответ.

Темнота резко отпрянула, словно море на отливе. Ее отпугнула девушка, закутанная в устаревшую форму протектора. Лицо было скрыто капюшоном, из-под него высовывалась лишь толстая темная коса.

– Не смей умирать, – в панике шипела она, проделывая какие-то странные манипуляции с фиолетовой массой, которую держала в руке. – Грей, ты слышишь?!

Стоило мне осознать, что я в порядке, а все произошедшее – лишь воспоминания Грея, и боль исчезла столь же стремительно, как появилась. Но руки продолжали дрожать. Я вглядывался в наставницу Грея, что ходила под знаком Рыб. Фиолетовый Свет перекатывался от ее рук к груди юноши, которого мне только сейчас удалось отделить от себя визуально, но не ментально. Я все еще чувствовал его животный трепет, замершие мысли. Мне было искренне жалко смотреть на то, как этот еще не совершивший ничего плохого человек рывками пытается втянуть хоть немного воздуха, при этом выпучив глаза от боли, разрывающей его грудь.

Вокруг алела кровь. Плоть на грудине Грея оказалась до костей разодрана челюстями сплита.

Грей мало что запомнил. Все смешалось в слабеющем разуме. Но та тварь… она показалась ему белой с черной маской. Словно выдержанной в фотоэффекте негатива, в котором Грей будет фотографировать лица все последующие годы.

Наставница разговаривала с Греем, пыталась вернуть его выдранную душу на место. Мало кто из протекторов мог провернуть такую операцию посреди темного леса, но парню повезло с наставником. Однако не повезло ему с местом и временем.

Грей умер на краткий миг, провалился на обозрение зеленых глазниц. Этого ему хватило на всю жизнь. Он поседел еще в самом начале операции. Случившееся не отпускало его долгие месяцы. Грей вспоминал, как ледяной коркой стискивалась глотка, как тьма зубами выдрала его из жизни, вместо того чтобы сделать это тихо и спокойно, как писали в книгах.

С тех пор Грей больше не видел снов. Лишь изредка, в полной темноте, к нему приходили глаза – зеленые, как кислота. Они с ним долго и упорно смотрели друг на друга, словно играя в игру, победителей у которой быть не могло.

Последний его страх пришелся почти на то же время, что и переход к падшим. Тогда он узнал, что его единственная подруга Лайла пошла на помощь Саре. На тот самый вызов, где вместо пары молодых сплитов обнаружилось гнездо старых и девиантных, что было намного, намного страшнее.

Грей со всех ног мчался к транзитной двери Соларума, но прямо перед ней его повалили на землю.

– Тебе запретили туда соваться! – воскликнул темноволосый протектор.

В нем я признал Маркуса – покойного лучшего друга Дана и наставника Сары. Стиснув зубы, он крепко держал брыкающегося Грея. Правая рука Ориона практически стискивала шею седого протектора. Она была сделана из мерцающего серебра.

– Пусти! – орал Грей, с ненавистью глядя на Маркуса. – Она погибнет!

– Уже слишком поздно! – воскликнул оказавшийся рядом Дан.

– Ты этого не знаешь, черт тебя дери!

– Тебя мы тоже потерять не можем! – ощетинился Маркус.

Тогда-то и подоспели другие. Никто не собирался позволять Грею проверять место трагедии. Но если бы они дали ему шанс, если бы позволили пойти, все могло повернуться иначе. Откуда им было знать?! Протекторы были рады и тому, что удалось вытащить хотя бы Сару.

Эту тупую дрянь, которая ослушалась всех указов, пытаясь что-то кому-то доказать.

Ненависть пришла не сразу. Она долго тлела, как остывающие угли, пока Грей пребывал в полной прострации. Но прошла всего неделя с похорон Лайлы, и он увидел, как Сара смеется над чем-то вместе с Маркусом. По ее вине другую душу постиг Обливион, но это будто бы уже и не было для нее важно.