Домик в Буа-Коломб

Маруся записалась в контору, набиравшую отесс (то есть метр д отелей), которые должны были дежурить в ресторанах, на выставках или в кафе. Но утром, проснувшись, она опять почувствовала страшную скованность, ей было страшно, и она боялась идти туда, в эту таинственную контору. Похожие чувства, наверное, ощущает ребенок, оставшийся без мамы или лишившийся поводыря слепец. Она боялась шагнуть, повернуть голову, посмотреть в сторону, а взгляды прохожих причиняли ей почти физическую боль, она бы хотела вообще раствориться, исчезнуть, лишь бы никто на нее не смотрел, и лишь бы ей не нужно было ни с кем разговаривать. Но она прекрасно понимала — каким-то уголком сознания — что это вообще ведет в полное небытие и нужно, хоть и через силу, делать то, что делают обычные люди. Она надела на себя наряд, в котором по словам Ивонны нужно было явиться в эту контору — черную юбку, черные туфли, белую блузку и черный же пиджак. Когда она оделась и посмотрела на себя в зеркало — ей показалось, что она ничем не отличается от других — и в этом и было ее спасение — но какой-то незаметный перекос в углу рта или слишком напряженный взгляд или складка черезсчур плотно сжатых губ уже были как бы клеймом, наложенным на нее, и ей никак не удавалось сделать вид, что она такая же как и все, и ничем не отличается от остальных. Иногда это приводило ее в отчаяние, и ей все же удавалось (или просто казалось, что удалось) добиться радостного идиотизма и отраженности в улыбке, но она-то знала (всегда), что внутри сидит липкий страх, бесформенный, липкий, затягивающий, как медуза или вязкая болотная жидкая трясина. Она настолько слилась с этим образом мазохистки, что даже при рассказах о том, что какой-то мужик поймал девушку, запер ее в голом виде в комнате и так держал все время, она ощущала, как судорогой ей сводило ноги — как у собаки — думала она, вспоминая старую сучку, у которой была течка, и которая как клещами сдавливала лапами ногу доверчиво расслабившегося гостя и начинала основательно заниматься онанизмом на его ноге. Ведь это могло случиться и с ней, но инстинкт самосохранения все же удерживал ее от последнего шага — туда, в пропасть и полную пустоту, темноту, и там лишь кое-где были вспышки красных огней.

Однажды в кафе Центра Помпиду к ней пристал какой-то странный тип с бледным лицом, налитыми кровью глазами и гладко зачесанными назад черными волосами. Она сидела за столиком, а он подсел рядом, после пары незначащих слов взял ее за голую руку выше локтя и так сильно сдавил, что потом черные следы от его пальцев долго приходилось скрывать под длинными рукавами. Он был в костюме, галстуке и с дипломатом, он вышел вслед за ней, она пошла по открытой галерее пятого этажа, он бежал сзади, ей не хотелось привлекать внимания и орать, она надеялась, что он просто отстанет, но он все бежал сзади, пытаясь обнять ее, вдруг дипломат у него раскрылся и какие-то белые листочки закружились по ветру. Он с криком: „Merde!“ бросился их собирать, пытаясь одновременно при этом растопыренной рукой удержать Марусю, не давая ей выйти из угла, как наседка, растопырив крылья, не пускает цыплят со двора. Маруся прошла к эскалатору и спустилась в библиотеку. В библиотеке было много народу и тихо, он присмирел и стал просить о свидании. Маруся назначила свидание на завтра, заведомо зная, что не придет, и он, взяв с нее клятвенное обещание прийти, ушел, деловито помахивая дипломатом.

Маруся, нарядившись в условный черно-белый костюм для отесс, выпила кофе, выкурила сигарету и со вздохом взглянув на часы, поняла, что ей нужно идти туда. Пьер вызвался ее проводить, так как сочувствовал ей и разделял ее страх и неуверенность. Но когда они вышли и прошли буквально сто метров, настроение у него резко испортилось и он со словами:

— Я не хожу с манекенами! — повернулся и пошел в неизвестном направлении. Маруся снова осталась одна в этом зыбком пространстве, и опять ее охватил страх и неуверенность. Она, заставляя себя двигаться как автомат, купила билет и стала ждать электричку. Ей нужно было ехать до „Pont Cardinet“ — это не доезжая одной остановки до Парижа, до вокзала Сен-Лазар. В вагоне электрички она внезапно почувствовала, что задыхается, ей плохо, и она сейчас упадет в обморок. Она, как бы в поисках спасения, стала обводить глазами стоявших вокруг пассажиров, в их глазах было лишь холодное недоумение и высокомерное удивление. Ей стало еще хуже, но тут поезд затормозил и она вместе с толпой пассажиров очутилась на перроне. Теперь нужно было ждать следующую электричку, и Маруся, стараясь успокоиться, дрожащими руками достала из сумочки сигарету „Голуаз“ и закурила. Но от курения ей стало еще хуже, и она бросила недокуренную сигарету прямо на асфальт. Она продолжала дымиться. Маруся посмотрела на часы — конечно, она уже опоздала, и надо будет позвонить и записаться еще раз. Ей стало спокойнее, и она решила просто доехать до Сен-Лазара и прогуляться по Парижу, раз уж все равно дело сорвалось.

* * *