Домик в Буа-Коломб

Наконец Косте это наскучило, и он начал громко декламировать все французские фразы, которые знал или когда-нибудь слышал. Он несколько раз повторил, прижавшись носом к прозрачной стене:

— Messieurs, je ne mange pas six jours… — и молодой французский полицейский, с состраданием посмотрев на Костю, тихо подошел к дверям, и предварительно оглянувшись по сторонам, присел и осторожно подсунул под дверь кусочек булочки, которую Костя радостно съел, очень веселясь про себя в душе, потому что голода в этом состоянии он вообще не ощущал.

Утром приехал префект, и Костю провели мимо строя французских полицейских, ему казалось, что это ради него они выстроились так торжественно, что он принимает парад, как Наполеон или как какой-то адмирал, адмирал и Наполеон смешались у него в голове, он шел мимо стоявших навытяжку полицейских в разорванной рубашке с гордо поднятой головой, время от времени вскидывая скованные наручниками руки над головой в знак приветствия.

Ему казалось, что сейчас его повезут на корабль, и они отправятся в кругосветное плавание, ему уже виделась бескрайняя морская гладь, и безмятежно голубое небо, а он стоит на палубе в строгой черной форме, на капитанском мостике, в руках у него бинокль, и он спокойным голосом отдает приказы, и все его слушаются, а над головой у него летают чайки, и лицо освежает легкий бриз, но вместо этого его доставили в психоприемник, который в Париже называется IPPP (что расшифровывается как Infirmerie Psichyatrique de la Prefecture et de la Police, то есть Психбольница Префектуры и Полиции).

Там его поместили в специальную камеру, стены которой были предусмотрительно обшиты чем-то мягким, на сей раз эта предосторожность пришлась очень кстати, ибо к тому моменту его возбуждение достигло такой степени, что он кидался на стены и бился о них головой. Ему сделали несколько уколов, и после ужасных мучений наступило некоторое просветление. Он подошел к зарешеченному окну, и ему казалось, что в соседнем окне ему кто-то машет рукой и в том ужасном состоянии, в котором он был (а ему казалось, что он попал прямо в ад, и если бы не решетки на окне, незамедлительно выбросился бы наружу), это соседнее окно было для него как последняя зацепка, как будто кто-то его еще любит и ждет, и это принесло ему небольшое облегчение. Потом все куда-то провалилось и исчезло.

Очнулся Костя уже в Фонтенэ-о-Роз, комфортабельной психиатрической клинике под Парижем. Туда его поместили лишь потому, что он был иностранец из Советского Союза, где всячески издеваются над людьми вообще и над сумасшедшими в частности, и где карательная психиатрия возведена в ранг государственной политики. Вообще, Костя, хотя ничего не понимал, но бессознательно готовился к худшему, ожидал того, что было с ним в прошлый раз на Пряжке.

Но в Фонтенэ-о-Роз ему почти не давали лекарств, утром приносили кофе и даже пирожное и спрашивали, что он хочет на обед, он мог смотреть телевизор, отдыхать, гулять в саду среди зеленых деревьев. На него никто не орал, не выгонял из палаты, он мог делать все, что хочет.

Косте казалось, что он попал прямо в рай — самое главное, что можно было спокойно лежать или сидеть и смотреть в окно, никто ни на кого не орал, никто никого никуда не выгонял. Все это было настолько неожиданно для Кости, что подействовало на него, как электрошок, и, к удивлению врачей, уже через три дня он почти полностью пришел в себя.

Однажды утром он проснулся и, не вставая с кровати, стал задумчиво смотреть в окно. В голове у него еще не вполне прояснилось, и вдруг он увидел за окном страшную старуху, она медленно боком подошла к окну и уставилась на него своими огромными глазами. Костя испугался и закрыл глаза, а когда снова их открыл, старуха исчезла.

* * *

«Сегодня выпил литр красного… Как грустно! Сезон любви — птицы летают на дворе, самцы сеют семена в самок, светит солнце. А я один, я вечно один, хотя Галя и приехала. Галя очень красивая. Это мой тип. Я люблю ее, а она меня не любит. Она отказалась провести со мной эпидермический диалог и я отвел ее с дочкой в сад. Пусть погуляют.»

«После обеда я ездил навестить Сюзанну, она в больнице. Ей делают химиотерапию, у нее всюду торчат трубки, ее питают через пупок или через влагалище, я точно не знаю. Я сходил для нее в магазин и принес бутылку воды. Она наорала на меня за то, что я разлил воду на пол. Это естественно, ей надо выразить себя. Как хорошо я ее понимаю.»

«Женщины так эгоистичны, они предпочитают хранить свое тело для самих себя. Женщина — самое прекрасное творение Бога. Но они эгоистичны. Это дефект их воспитания. Нас с детства приучают стыдиться собственного тела. Например, мое тело — это я. Я существую, это онтологично. Я — это я. А она — это она. Я свободен, я совершенно свободен.»