Домик у пролива

Над равниной, над полями, над глинобитными фанзами мгновенно, как бы воспламененное на востоке ударом, зарозовело небо. Ночь побелела, обнажая местность. Водопадом ослепительных лучей на черную полуразрушенную деревню и бесконечные поля гаоляна пролилось утро. Среди этих однообразных полей фанзы с чахлыми деревцами казались беспорядочно накапанными пятнами. И странно, как бумажные колпаки, белели палатки-ангары, растянувшиеся в линию на расстоянии полукилометра от деревни. Там мотористы уже покрикивали на китайских солдат, лениво раздвигавших полотнища ворот и выводивших самолеты. Большие аппараты, поблескивая новой лакировкой, мягко колыхались на неровностях поля. Это были свеженькие французские машины "Бреге XIX" с рогатым лбом лореновских моторов. Фохт явился на аэродром последним. Он шел развинченней походкой, не глядя под ноги, углубившись в темные, нудные воспоминания о прошедшей ночи. С грезами, которых он ждал от опия Го Чуан-сюна, в последний раз что-то не получилось. Тело только налила усталость. Все та же свинцовая усталость, которой было заполнено в последнее время его опустошенное существо. Фохт хмуро прошел в свой ангар и принялся осматривать самолет. Он никак не мог сосредоточиться, собрать необходимое сейчас внимание. Ему было не по себе. Голова трещала. Саднила мысль о том, как бы ликвидировать ночной инцидент с банкометом. Надежды отдать четыре тысячи не было: откуда их возьмешь?! Руки казались чужими, непослушными, непомерно тяжелыми, как бы налитыми. Последнее особенно не нравилось Фохту. Это было признаком возвращения лихорадки, схваченной в самом начале пребывания в Китае. Вообще под этим желтым небом Фохту не везло. Не везло во всем - от службы до карт. Бегло осмотрев самолет и пулеметы, Фохт обтер руки, ткнул сапогом в ящик с бомбами. - Двенадцать десятикилограммовых! Да живей! И так уж опаздываем. Связных мыслей в голове все не было. Он безучастно смотрел перед собой, ничего не видя, пока китайцы осторожно вынимали из ящика бомбы и подносили их мотористу, на коленях стоявшему под самолетом и укреплявшему их в бомбодержателях. В голову Фохту лезли разорванные клочки воспоминаний: шатание по отрядам "единой и неделимой" Доброволии; рейд для связи с левым флангом колчаковских армий, пьяные тылы разлагавшихся армий "верховного правителя"; бегство в Маньчжурию, неудачная попытка пристроиться в штаб Унгерна и цепь полупьяных-полубоевых приключений до первой трубки опиума. Здесь нить воспоминаний терялась. Всплывало только что-то розовое, тягуче-липкое, зовущее к себе разбитое тело и обезволенный мозг. Розовое сменялось свинцово-серым, тяжелым, пустым и еще более лишенным разума и воли... - Командир зовут! Фохт вздрогнул от голоса, неожиданно ворвавшегося в беззвучный хаос воспоминаний. Он провел по лицу желтой рукой и вопросительно глянул на вытянувшегося перед ним моториста. Глаза солдата в свою очередь недружелюбно уперлись в испитое лицо офицера. Фохту почудилось в этих глазах нечто, что заставило его на минуту опустить взгляд. Но тотчас же он вскинул голову и злобно бросил: - У тебя все готово? Нестеренко, смотри, чтобы с мотором сегодня не было, как в прошлый раз. Ты, скотина, меня когда-нибудь угробишь. Я докладывал командиру. Имей в виду, если со мной что-нибудь случится, он с тебя шкуру спустит. - Штаб-ротмистр Фо-о-охт! - донеслось с аэродрома. Около командира отряда собрались уже все летчики и наблюдатели. Фохи побежал туда разбитой походкой бесконечно уставшего человека. Он почти не слышал последних инструкций, которые командир давал офицерам, и машинально прислушивался к зловещему звону в ушах, безошибочно возвещавшему о том же, что и налитые свинцом руки: лихорадка! "Отказаться лететь? Через час меня будет трясти, - думал Фохт. - Она пришла, вероятно, вечером, но опий задержал приступ... А впрочем... один черт!.." Он махнул рукой и, когда умолк командир, пошел к своему аппарату. С наблюдательского места торчала голова полковника Корчагина, генштабиста, назначенного наблюдателем на его машину вместо свалившегося в лихорадке приятеля Фохта, сотника Кочетко. Корчагин с первого же взгляда не понравился Фохту. Как все летчики, Фохт не переваривал генштабистов. Считал их белоручками и не доверял им. А этот к тому же впервые отправлялся в боевой полет. Фохт был почти уверен, что, в случае чего, этот "фазан" не сумеет управиться с турельным пулеметом. А тут, еще ввязались четыре тысячи, так некстати проигранные именно ему, этому генштабисту! Вяло, без обычного подъема, Фохт устроился на пилотском месте, застегнул ремень, натянул перчатки, надел очки. Винт пружинно метнулся под рукой моториста. - Контакт? - Есть контакт! - Раз... два... три. Стрельнув, мотор хорошо подхватил. Фохт прибавил газа, мотор ровно набирал обороты. Фохт кивнул Нестеренко, вопросительно глядевшему на него сквозь блестящий ореол винта. Несколько китайцев держали крылья, пока впереди не показался офицер с белым флажком. Фохт оглянулся на наблюдателя. Генштабист был, видимо, готов. Гонимый заревевшим мотором, "Бреге" побежал по полю, взметая костылем пыль. Фохт оторвал хвост, и прекратились толчки на плохо сглаженных бороздах гаолянного поля. Потянул на себя ручку. Земля стала уходить вниз.