Домашние задания

Линде отложил шариковую ручку и глотнул чаю. Вновь этот шум и грохот. Мартинины книги. В них почти вся их прежняя жизнь. От первых букварей и книжек с цифрами и картинками — до Флобера и Стендаля. Французы в последнее время стали ее любимцами. Однажды он прошелся по ее комнате и нашел под одеялом де Сада. Де Сад! В семнадцать-то лет! Сначала он подумал было, что должен с ней поговорить, все же такие книги могли смутить душу или даже напугать девушку. Но потом… Она и в детстве была развитым ребенком. В пять лет научилась читать, а в семь одолела первые романы. Астрид Линдгрен, Эрих Кёстнер, «Маленький Ник». Целыми днями она валялась в пижаме на диване и едва отвечала на вопросы.

— Ну, моя маленькая принцесса, что ты там читаешь такое увлекательное?

— Погоди, Йоахим, сейчас как раз самое интересное.

— Иди ко мне, моя мышка, пусти папу к себе на диван.

И он обнимал ее маленькое мягкое тельце своими сильными руками, вдыхал свежий запах ее детского затылка, а она устраивалась поудобнее и, счастливая, читала дальше «Эмиль и детективы». Из кухни доносились звон и грохот посуды, а на полу гостиной Пабло играл в «лего». Как хорошо им тогда жилось! Ингрид, казалось, окончательно избавилась от депрессии, снова возилась по хозяйству, готовила еду и наводила чистоту, а в конце недели, большей частью в воскресенье после обеда, они спали вместе. С детьми они заключили договор: если на дверной ручке родительской спальни висело розовое сердечко из поролона, сделанное Мартиной в школе, заходить туда было нельзя. Иногда, если случалась какая-нибудь маленькая неприятность или дети ссорились, все-таки бывало, что Пабло или Мартина врывались в комнату, крича или плача. Линде не находил в этом ничего плохого. В конце концов, он ведь был за либеральное воспитание, без стеснения и страха. Пусть дети узнают, как все происходит в природе. Ингрид, правда, придерживалась совсем другого мнения, и Линде не раз со вздохом думал: а чего и ждать от дочери владельца аптеки в Дармштадте. Она считала, что увидеть своих родителей обнаженными, потными и как бы борющимися друг с другом — это не объяснит детям законы природы, а только их напугает.

Линде думал про себя: «Откуда ей про это знать, ведь своих родителей она точно никогда не заставала врасплох, потому что они в постели вместе разве что разгадывали кроссворд в газете для аптекарей». Но он оставил все, как было, и из мудрой предосторожности не стал спорить. Ибо однажды, когда он, довольный, лежал на кровати, в то время как Ингрид уже стояла под душем, Мартина вошла в комнату, не постучав, и, возможно, если б Ингрид увидела, что потом произошло, то упрекнула бы его за вредное упрямство, проявившееся, так сказать, по отношению к объекту их споров. Но Мартина ничуть не испугалась. Наоборот, она и пришла только потому, что не могла справиться с домашними заданиями: услышав шум душа, дочка подумала, что правило насчет сердечка из поролона уже не действует, и начала с интересом рассматривать его обнаженное тело. При этом на ее лице было написано такое здоровое любопытство, что он даже не подумал прикрыть свой все еще возбужденный член.

— Привет, моя маленькая принцесса, что случилось?

— Я… Ну я никак не могу справиться с задачками по арифметике и подумала, не сможешь ли ты мне помочь…

В тот год, соображал Линде, прихлебывая чай, Мартина, видимо, училась в третьем или четвертом классе, когда дети еще называют математику арифметикой.

Он легонько похлопал ладонью по матрацу рядом с собой.

— Иди сюда и объясни мне, в чем твоя проблема.

— Э-э-э… Знаешь, задачки у меня в комнате, и если у тебя есть время…

— Ну иди ко мне. Я уверен, если ты сумеешь объяснить устно, то и сама решишь ее.

— Э-э-э…

Как мило она опустила глаза в пол.

— Ну, принцесса, садись же наконец сюда.

Между тем он прислушивался к звукам в ванной. Ингрид всегда заканчивала холодным душем, так что нужно было бы прикрыться покрывалом. То, что происходило, касалось только его и Мартины, а Ингрид уже высказала свое мнение по этому вопросу. Так зачем же вызывать ненужный спор?

— Это выглядит как-то странно.

— Что выглядит странно?

— Да вот это…

Неожиданно для него самого его страшно возбудил вид маленькой ручки, которая пальчиком указывала на место между его ног. Какую-то секунду он помедлил, потом пожал плечами и улыбнулся.

— Но, Мартина, — тихо сказал он, — ведь Ингрид говорила с тобой об этом. У мальчиков это устроено иначе. И ты это видела у Пабло. Недавно в ванной ты у него даже трогала это место…

— Да, но у Пабло… — Мартина опять посмотрела туда и скривилась с отвращением.

— Ты хочешь сказать, что у меня это больше размером?

Мартина кивнула.

— Но ведь Пабло тоже пока еще маленький мальчик, а я, ну да, я — большой мальчик. И все же тебе нечего бояться. Ты помнишь, как я тебе говорил, что лучше всего избавляет от страха?

Она покачала головой.

— Ну конечно же помнишь. Если ты, к примеру, думаешь, что в платяном шкафу кто-то есть, что ты должна сделать? Продолжать бояться или…

— Проверить! — сказала Мартина.