— Обыкновенная копьеголовая змея, — объяснил Итан, осторожно проводя Кайлу мимо. — Довольно ядовита. Нужно больше внимания обращать на то, что творится под ногами. Змей, живущих на земле, непросто заметить. Южноамериканский королевский аспид — самый страшный, но его сразу видно. Обычно. Бушмейстера трудно разглядеть, он хорошо маскируется. — Итан криво усмехнулся. — Вот почему я иду первым. Я почти нечувствителен к их яду. Если меня укусит какая-нибудь из этих тварей, я, скорее всего, останусь в живых.
— Боги, так чем же ты занимаешься? — Кайла с опаской вглядывалась в землю. — По-моему, ты сказал, что играешь джаз. Кто ты такой? Заклинатель змей?
— Я действительно играю джаз. Но кроме этого, у меня есть степень в области тропической экологии. — Итан пожал плечами. — Полностью бесполезная степень, по мнению нашей семьи, но я провел в этих местах много времени.
Змеи им больше не попадались, но Кайла нервно оглядывалась на каждую тень. Идти стало легче, когда они набрели на звериную тропу — узкую дорожку, извивавшуюся между стволами и толстыми лианами. Кайле казалось, что влажность и жара высасывают влагу из ее тела, и, несмотря на то что она часто пила драгоценную воду, ее начала мучить жажда. Время от времени они останавливались, и она напрягала слух, но не слышала ничего, кроме несмолкающего гудения насекомых, иногда — крика какой-нибудь птицы или обезьяны, а один раз раздался странный глухой кашель, заставивший Итана прищуриться.
— Ягуар, — сказал он и натянуто улыбнулся. — Они не просто так выбирают место для тюрьмы. В большинстве случаев для узника лучше оставаться в камере.
— Тебе следовало остаться. — Кайла вытерла грязной юбкой пот со лба. — Она действительно заплатила бы за тебя.
— Ты предпочла бы разгуливать здесь в одиночестве? — Он ухмыльнулся, но улыбка его быстро погасла. — А кроме того… я просто не мог сидеть там. Думаю, частично именно поэтому мой отец ушел, чтобы стать художником и жить в бедности. Он мог бы быть художником, оставаясь богатым, и по-прежнему принадлежать к семье. Но ему не нравились их правила. Да, у них есть свои правила. — Свет внезапно померк, и Итан взглянул на небо. — По-моему, сейчас пойдет дождь.
Это была правда. Кайла, широко раскрыв глаза, смотрела, как клочки неба, видимые сквозь балдахин листьев, в считаные минуты из голубых стали черными. Внезапно небеса разверзлись, и вода хлынула, словно душ. Итан схватил Кайлу за запястья и потащил в естественное укрытие, образованное накренившимся деревом, увитым лианами. Густая листва почти не пропускала дождя. Кайла слизнула с губ сладкие капли воды, рассмеялась, снова вышла под ливень и почти мгновенно промокла до нитки, наслаждаясь дождем, который смывал с тела пот и грязь. Она стянула платье с плеч, и вода ручьями потекла по обнаженной груди. Черт возьми, она стала почти чистой. Дождь прекратился почти так же внезапно, как начался.
Там, вверху, над кронами деревьев, показалось солнце, и воздух немедленно стал тяжелым, как в сауне. Повсюду журчала вода, капли сверкали, словно драгоценные камни. Лучи солнечного света пронзали листву, как копья, среди деревьев порхали яркие птички с малиново-синим оперением. Кайла беззаботно рассмеялась. Ее влажные волосы прилипли к голове, платье свисало с бедер.
— Это прекрасно, — сказала она. — Здесь чертовски трудно идти, но это прекрасно.
Она повернулась к Итану и сняла платье. Пропади пропадом эта Джеруна. Она на другой планете. Кайла развесила платье сушиться среди ветвей.
Не говоря ни слова, Итан сорвал с невысокого куста несколько похожих на папоротники листьев и постелил их под навесом из лиан. Крошечная обезьяна с личиком клоуна, на котором застыло вечное удивление, заверещала на него с древесного ствола, затем понеслась вверх и исчезла среди ветвей. Он по-прежнему молча обернулся и взглянул Кайле в лицо, взял ее руки в свои и притянул к себе, и его ладони легко легли ей на плечи.
В одно мгновение порезы, синяки, удушающая жара — все перестало существовать. Она склонилась к нему, скользнула губами по его губам, обвела их кончиком языка. Она почувствовала, как он дрожит. Он грубо рванул ее на себя, прижался ртом к ее рту, такому же горячему, яростному, голодному, как и его.
Они занимались любовью, дремали, затем снова занимались любовью. Он рассказывал ей о мире богатых людей и о том, каково это — жить на границе, не вполне принадлежать к семье, но тем не менее быть словно в плену у семьи, не позволяющей тебе быть независимым. Семья оставалась семьей… В ней вы были не только представителем племени, но и товаром. Но он все еще был
— Так ты именно поэтому занимаешься такой работой? — Он лежал рядом с ней, облокотившись на руку, и кончиками пальцев водил по ее лицу. — Чтобы испытать, какова жизнь внутри?