Ребята любили играть эту песню. Она им напоминала, что где-то на земле есть место, куда можно однажды попасть и остаться там навсегда. Место, принадлежащее только им и подобным им. Для одних это было горное плато, залитое солнечным светом, для других это был остров, затерянный где-то в бескрайних океанических просторах, для третьих это была планета на периферии солнечной системы. Хотя по большому счету это было одно и тоже место.
— Вот! — закончила, наконец, свой рассказ Саша и преданно заглянула в глаза своему спутнику.
— Я понимаю тебя, — кивнул тот и предложил: — Знаешь что! Пошли в гости к одному моему другу. Тебе понравится.
— А как же музей? — спросила девушка.
— Уже одиннадцать, — посмотрел на часы Солнце: — Обычно проверяют до десяти. Ну если что — скажу, что спал.
— Хорошо, — согласилась Саша и протянула молодому человеку руку.
Они вышли из музея, обошли его кругом, пересекли улицу Богдана Хмельницкого и вошли в какой то дом. У дверей под номером 18 Солнце остановился и трижды постучал в нее. За дверью зашаркали шаги, щелкнул замок и в проеме показался интеллигентного вида мужчина при бороде и очках в роговой оправе.
— Привет Сережа, — поприветствовал он Солнце и представился девушке: — Борис Павлович.
— Саша, — в свою очередь представилась она.
— Ну проходите, — пропустил их в квартиру мужчина: — Чай? Кофе?
— Чай, — кокетливо попросила Саша, попутно разглядывая, развешенные по стенам перуанские, резные маски.
— Чай, так чай, — согласился мужчина и, не ожидая представления и прочих формальностей, проследовал на кухню.
— Кореец, — шепнул на ухо девушке Солнце. — Скульптор, классный мужик. Это его мастерская.
— А почему кореец? — спросила девушка.
— Наверно, потому что ленивый очень, — ответил молодой человек и первым шагнул в комнату. Квартира Корейца представляла собой трехмерное пространство, лишенное дверей и прочих бытовых условностей: повсюду на многочисленных стеллажах и на подоконниках громоздились разнокалиберные изображения вождя мировой революции, а посреди гостиной, на циновке, стояли в диковинных позах, полуобнаженные, Скелет и Малой. Скелет держал в вытянутой над головой руке бильярдный кий, словно намереваясь им кого-то пронзить, Малой сжимал крышку от кастрюли одной рукой, а другой зажженную сигарету.
— Позируют! — догадалась Саша.
— Древнегреческих атлетов фигурируем — подтвердил Малой и обратился к Корейцу: — Слушай — ты бы хоть по ванку накинул что ли, час уже корячимся! У меня ступни затекли.
— Скоро, скоро, — успокоил его скульптор и позвал Солнце: — Сережа зайди, пожалуйста, на кухню, мне кое-что тебе надо сказать.
— Саша подожди меня, пожалуйста, — попросил молодой человек у девушки и пошел за Корейцем на кухню.
Саша осмотрелась по сторонам и присела на край плюшевого дивана за книжным шкафом у двери.
— Понимаешь, Галине ни сегодня, завтра визу дают и она свою библиотеку по людям раскидывает. Тебе вот Бродского оставляет, — на ходу говорил скульптор Солнцу.
Они вошли в кухню и застали там Галю, мирно беседующую с дородной блондинкой ее же возраста.
— Как приезжаешь, не стесняешься и тут же звонишь, — инструктировала она Галю: — Они очень приличные люди. У него здесь еще сын остался, а у нее мать в Подольске. Пока гринкарту не получишь, они будут помогать. Все собрала?
— Все кажется, — задумалась та.
— Галя, — спросил Кореец у нее: — А где Бродский?
— Привет Солнце, — поздоровалась Галя с вошедшим и показала скульптору на холодильник: — Вон.
Кореец взял с холодильника, кустарным методом, переплетенную брошюру, открыл ее и прочитал вслух: «И луна в облаках, как пустая площадь, без фонтана, но из того же камня». — Гениально пишет подлец!!! — не сдержал восклицания Борис Дмитриевич.
— Да брось ты! — осекла его Галя, — У этих стихов только одно достоинство, что они подозрительно хорошо на английский переводятся.
— Ты лучше там Бродского не обсуждай! — в свою очередь вмешалась блондинка: — Иначе одна, как перст останешься.
— Да ты Галчонок уж поосторожней! — поддержал ее скульптор, протягивая брошюру Солнцу: — Владей.
— Спасибо, — поблагодарил тот и, принюхавшись, спросил: — Три топора в духовке греете?
— Слезы Мичурина, — ответила за всех блондинка, извлекая из плиты бутылку портвейна. Тут в дверь позвонили.
— Минуточку! — извинился Кореец и пошел открывать.
— Вот, Палыч. — услышала Саша: — Начальство одобрило, прям, говорит, очень культурно. Не отделение, а живой уголок. Оформил, так оформил.
Девушка осторожно выглянула из за шкафа и увидела стоящего на пороге с газетным свертком в руке капитана милиции, тот благодарно тряс руку скульптора, а тот застенчиво улыбался.
— Может?.. — многозначительно намекнул милиционер и показал завернутую в Известия бутылку водки. Кореец развел руками. Капитан заглянул ему через плечо и сознательно убрал бутылку. — Понимаю. Ну в следующий раз. Не шалят?
— Да все хорошо, — ответил Кореец и спросил: — А Ленин как?
— Натурально, — радостно сообщил милиционер. — На прошлой неделе ветеран заходил, чуть не перекрестился. Очень, говорит, копия. А он Ленина видел.