Дом веселого чародея

Стихи сочинились, как всегда, легко. Реприза с воющей собакой была заготовлена еще в прошлом году и проверена не раз: Рыженькая выла безотказно. Но темы все были мелкие – отсутствие фонарей на улицах, плохая пожарная команда, романсовая пошлость дурной цыганщины…

Недавно Александр сказал: «Вы, Анатолий Леонидыч, бесспорно, гениальны, по вот остроты… как бы вам сказать… социальной остроты у вас маловато…» С покровительственными нотками в голосе, между прочим сказал, шельмец, как старший – младшему. «Неужто ж не чувствуете, что вот-вот разразится, что пора выбирать, по какую сторону баррикад станете…»

Ох, милый друг, так уж сразу и баррикады? Экая прыть, экие громкие слова! А что ты скажешь о насмешке, убивающей наповал?

Цирковой манеж – вот моя баррикада.

Так-то, Санек.

В сопровождении свиньи и Рыженькой он вышел под грохот аплодисментов.

Толстая розовая хавронья сонно хрюкнула и осталась у входа, уткнувшись рылом в корытце, которое служитель поставил перед нею.

Анатолий Леонидович обошел круг. Рыженькая бежала рядом, старательно петляя восьмерками возле ног своего великолепного хозяина. Остановясь в центре манежа, Дуров представил артистку:

Она поет в особом роде,
Но не Плевицкая: не в моде!

Рыженькая занервничала, возбужденно напрягшись всем телом, приготовилась слушать: вот сейчас… сейчас…

Недавно, выбившись из сил,
Задавшись целью интересной,
Я город наш исколесил,
Знакомясь ближе с жизнью местной.
Скажу вам, правды не тая:
Нашел вокруг я столько мрака,
Что, право, здесь пе только я —
Завоет даже и
Со-ба-ка!

Нет, Рыженькая не могла больше сдержаться: он едва остановил ее рыданья. Остановить хохот оказалось куда труднее. Наконец Рыженькая успокоилась, и в наступившей тишине Дуров пояснил:

Обозначает этот вой —
Переведу я осторожно. —
Что бедный наш мастеровой
Живет, как… хуже невозможно!
Днем – тяжкий, непосильный труд,
А ночью – грязь и вонь барака,
Детишки впроголодь… Да тут
Завоет даже и…

Не дожидаясь нужного слова, Рыженькая взвыла.

– Со-ба-ка! – рявкнули сотни глоток на галерке.

– А фабриканту – наплевать, – продолжал Дуров, —

Как этой вот хавронье жирной.
Ему бы лишь барыш сорвать,
А дальше – хоть потоп всемирный…
Позорит он двадцатый век
И превращает жизнь в клоаку.
Назвать, кто этот человек?
Боюсь, обидится собака!..

Господи, что творилось!

Выла Рыженькая, орало верхотурье, электрическая проводка трепетала, мигали лампы…

– Бра-а-а-во! – неслось, вырывалось наружу, и вздрагивали извозчичьи лошади, перебирали ушами, испуганно косили глаза на полотняный купол шапито, красновато светящийся во мраке, как восходящая над городом фантастическая планета…

– Бра-а-а-во! Ду-у-ров!!

– Бра-а-а-во!!

Губернатор испытывал некоторую неловкость.

То, что вчера произошло в цирке, требовало безусловного осуждения и принятия административных мер по отношению к артисту.

Номер с поющей собакой и, главное, сопроводительные стишки являли собой или, лучше сказать, демонстрировали… что? Что являли? Что демонстрировали?

– Да что же-с, – вздохнул срочно вызванный полицмейстер, – чистая пропаганда, ваше превосходительство. Откровенная, доложу я вам, и зловредная. Вот что-с.

– И какая бестактность, подумайте!

Подагрически прихрамывая, губернатор пошагал по просторному кабинету.

– Живет, подумайте, в городе, где все– так расположены к нему… Да я сам… Кто бы мог предположить? Ах, какая бестактность! Что теперь прикажете предпринять? Что?

– Пресечь, ваше превосходительство!

– Да, но в какой форме? Я затрудняюсь…

– Ничего, ваше превосходительство, найдем и форму. Изволите приказать?

– Ах, нет, пожалуй… я сам. Мне, знаете, не хотелось бы…

«Чего он разводит антимонию? – недоумевал полицмейстер. – Дело бывалое: раз-два, и будьте любезны-с, в двадцать четыре часа!»

– Нет, что вы! Поступить таким образом невозможно… Дело в том…

Но разве этот полицейский истукан, эта современная тень Держиморды поймет…

Чувствительный губернатор похромал еще немного взад-вперед – от стола к окну, от окна к столу.

– Впредь до моего распоряжения, – сказал начальственно, отпуская истукана.

Дело в том…

Дело в том, что не далее как на прошлой неделе его превосходительство сам, собственной персоной, нанес визит известному, несравненному и прочее и прочее… дражайшему Анатолию Леонидовичу в его доме на Мало-Садовой, где чрезвычайно приятно провел час или даже больше, любуясь коллекциями и устройством усадьбы, столь удивительно и непостижимо преобразившей захудалую улицу…