Дом в предгорье

Катюшка затрепетала, как листок осины, слезы навернулись ей на глаза, и, прижав руки к сердцу, она прошептала:

— Когда я услышала, что вы уезжаете, думала, умру... а сейчас... ах, я даже не знаю, как сказать о том, что я чувствую!

— Милая моя! — воскликнул Богуш, совершенно счастливый от ее признания. Он еще крепче прижал любимую к сердцу, целуя ее глаза и белый лоб.

Долго стояли они так, объятые тихой лаской и увлеченные друг другом. Очнувшись, Богуш взял Катюшку за руку, и то, что он ей сказал, подействовало на ее сердце, как теплый дождик на увядающий луг. Когда они выходили из сада, Катюшка уже не напоминала шаловливое дитя, она стала нареченной Богуша, а он шел рядом с нею, словно в ней для него заключался весь мир.

В тот же день к вечеру Богуш простился с обитателями дома в предгорье. Все были взволнованны, в том числе и хозяйка. Только хозяин попрощался спокойно. Он что-то знал, но помалкивал. У Катюшки дрожала рука, когда она подавала ее своему единственному, а слезы затуманили ей глаза. Но едва он, нежно взглянув на нее, прижал к губам золотое обручальное кольцо на своей правой руке и показал на ее палец, она вытерла слезы. Повозка скрылась из виду, и Катюшка тихо вошла в дом.

А вечером, когда девушки на лужайке под окном запели:

Мы любили друг друга, как два голубка,
а расстались с тобою, как ласточки.
Ты оставил меня одну горевать,
улетел от меня за зеленую гору,
за гору зеленую, за тучу черную.
Милый мой, сердце мое, возвращайся скорей! —

она заплакала.

.....

Прошел год с той поры, как умер старый пан Сокол из Соколова, и полтора года, как сын его, ставший за это время доктором прав и богатым наследником, забрел в дом у подножия гор.

В салоне фрау Зауэршюль — так именовала себя пани Завржилова, у которой собиралось только избранное общество, чему она придавала большое значение, — бывал и молодой пан Сокол из Соколова (она называла его бароном). Он всегда был желанным гостем по многим причинам: во-первых, он был «фон»,[33] во-вторых — богат, в-третьих — доктор и, в-четвертых, потому, что барышня Амелия, ее красавица дочь, была на выданье. Около нее, как мотыльки вокруг яркого цветка, порхали молодые люди, называя ее королевой всех балов. К тому же она пела, словно соловей, виртуозно играла на фортепьяно, говорила по-французски и по-английски, «Декамерон»[34] перед сном читала в оригинале и учила испанский. Она прочла все романы, могла судить как о театре, так и о модах.

Фрау Зауэршюль, а тем более барышня Амелия не сомневались, что любой из этих господ сочтет за честь, если Амелия даст согласие выйти за него замуж, и потому была почти уверена, что пан Сокол станет добиваться руки ее дочери, как только кончится траур и он вернется из путешествия, в которое отправился после смерти отца. Ведь молодой человек всегда относился к Амелии с особой почтительностью, аккомпанировал ей на скрипке, а барышня утверждала, что доктор в нее влюблен.

Истекло время, которое определил себе молодой пан Сокол для путешествия за границей. В салоне фрау Зауэршюль поджидали его со дня на день с приятелем, который путешествовал вместе с ним, chere maman[35] подумывала уже о приданом, как вдруг салон потрясла страшная весть. «Скандал, настоящий скандал! Кто бы мог подумать, что он, светский человек... образованный... богатый... который мог взять красивейшую девушку из благородной семьи, женится на простушке... на цыганке!»

— А может, не на цыганке, фрау фон Заплетал? — воскликнули некоторые из гостей, обращаясь к даме, которая принесла эту новость.

— На настоящей цыганке, ведь в том краю живут одни цыганки. Говорят, она его околдовала, — уверяла фрау фон Заплетал.

— Скандал, скандал!

В это время пришел новый гость.

— Ах, пан доктор! — все радостно обратились к нему.

Друг, спутник его, вот кто им об этом расскажет лучше всех. Они еле дождались, пока гость усядется.

— А где же, пан доктор, вы оставили своего друга?

— В его новом доме... где он поселился со своей молодой красавицей женушкой.

— Красавицей?

— Да, пани моя, красавицей, благородной внучкой богатого землевладельца, отца которой случайно застрелил дядя моего друга.

— Ах, значит, он женился из чувства долга? — сказала хозяйка дома.

— Это выяснилось позже. Она была его первой любовью, только в ней он нашел достоинства, которые украшают девушку! — ответил доктор с усмешкой и, поклонившись избранному обществу, удалился.

Барышня Амелия презрительно отвернулась, гордо вскинув голову, но chere maman от этого скандала заболела.

1858 г.